Парки, складки земли, сам воздух чужого мира, льющийся с полотна, все эти чудеса и даже головоломное барокко разнообразных сооружений не надрывает душу. И неплохо, что в совершенном пространстве движутся люди, просто идут, сидят, разговаривают. И этого вполне довольно.

Какого же киногероя напомнил ей сегодня Рудольф Даутов? Да, пожалуй, теперь ясно — кого-то из «маленьких трагедий» Пушкина. Великолепного Дон Гуана в исполнении Высоцкого? Нет. Импровизатора? Тоже нет. Да этого, как его, конечно же Дон Карлоса. Ну да, Ивар Калниньш когда-то был ее любимым артистом. Странно, почему так было?

Артисты ее давно перестали интересовать, артистки тоже, за исключением, конечно, Танечки. Но она другая — своя, домашняя. А Вера сама однажды стала артисткой. И остается ею до сих пор. Хорошо это или плохо — неизвестно. Кто тут сценарист, кто режиссер, а кто своенравный хозяин-продюсер, тем более неизвестно. Блокбастер, однако, понемногу развертывается.

Так несколько иронически думала Вера. Предстоял музыкальный конкурс в родной Москве. Она обречена его выиграть или… Вероятно, сюжет известен заранее, но только не ей. И никому из ее соперниц и соперников.

Рядом, в толпе, раздался мелодичный звук мобильного телефона. «Турецкий марш» Моцарта. О ком-то беспокоятся, ждут и торопят. Вера вспомнила, что может позвонить кому угодно из любого положения. И набрала телефон матери.

— Ты откуда? — спросила Марта Вениаминовна, как будто на мгновение увидела дочь.

— Из центра Москвы. Я теперь на связи. И ты всегда сможешь меня обнаружить.

— Слава богу, — ответила мать. — Это должно было когда-нибудь случиться. Когда ты приедешь?

— Может быть, послезавтра. Но я еще не решила. Не все зависит от меня.

— Все зависит только от тебя, — возразила Марта Вениаминовна. — Не придумывай. Совсем от рук отбилась! Говори по существу, это же очень дорого. Значит, послезавтра?

— Через пару дней, — умиротворенно произнесла Вера, мысленно оказавшись то ли в Твери, то ли в Высоком Городке. — Целую тебя и папу. Деду я позвоню отдельно.

— Не балуйся, — ласково сказала мать. — Я ему сейчас же позвоню сама. И предупрежу. Чтобы у тебя прибавилось семейной ответственности. В остальном, надеюсь, все в порядке?

— Почти, — ответила Вера. — Надо еще добраться до жилища. Я ведь на чужбине. По дому жутко скучаю. По тебе, по папочке. Сейчас зареву.

— Не горюй, — засмеялась женщина. — Ни словечка не скажешь серьезно. В кого ты такая уродилась? Я думала об этом. Ты в прапрабабушку.

— Я это всегда знала, мамочка. Но я хочу знать о ней намного больше. Это возможно?

— Не знаю. Тут есть один секрет. Но много будешь знать — скоро состаришься.

— Обидно, — вздохнула Вера, — но я потерплю.

— Потерпи. А я собиралась звонить тебе сегодня.

— Зачем?

— Ну вот и говори с тобой. Затем, что я твоя мать!

— Затем, что ты самая лучшая мама в мире. Целую тебя, родная, скоро увидимся. У меня завтра выступление.

— Довыступаешься, — предостерегла Марта Вениаминовна. — Отдыхать надо больше. Ты не слишком похудела?

— Нет, это я, твой шкелет. Я постоянна.

— Потому надеюсь, что ты послезавтра приедешь. Тебя надо немного подкормить.

Разговор с матерью из синих московских сумерек показался Вере совершенно необыкновенным, как странная музыкальная пьеса. Она впервые говорила с матерью таким образом. Как-то на ходу, но по-взрослому основательно.

«Обезьяны не обязаны, — вспомнила она слова матери. — Но ты же только в музыке обезьяна, наш маленький импровизатор, зверек. А в натуральную величину ты совсем другое. Помни об этом всегда».

Вот об этом Вера и размышляла по дороге на улицу Гончарова, в свою «обломовку», как ее называл все тот же остроумный Осетров, так кстати подаривший ей эти глаза и уши — смешной и веселый мобильный телефон.

Мелькнула хулиганская мысль — позвонить капитану Кравцову. Просто так. Но Вера тут же решила, что участковый интерпретирует этот звонок по-своему. Примет какие-нибудь адекватные меры. Например, без промедления явится к ней. Эта мысль обрадовала девушку. Скорее всего, он что-то делал все эти дни. Для нее… «Проводил комплекс мероприятий». Хотя вряд ли. У него миллион забот. Кто она такая, чтобы в этот вечер тревожить симпатичного «шерифа»? Тем более хотелось позвонить и со стороны заглянуть в его странный мир. Но было страшно.

Вера мгновенно убедила себя, что капитан раскинул прочную паутину вокруг ее персоны. Она даже присмотрелась, не наблюдает ли кто за ней. Как он может выглядеть, этот наблюдатель? Наверное, это какая-нибудь молодая женщина, немного похожая на Веру, чтобы легко угадывать и предвосхищать всяческие телодвижения капризной молодой пианистки.

В процессе этих размышлений Вера испытала резкое недовольство то ли собой, то ли ситуацией, в которую попала. А недовольство сменилось туманной благодарностью Кравцову, словно бы он располагался где-то рядом.