– Зельда?
– тихо шепнул мужчина.

– Простите, господин?

– Зельда из Загоржи?
– мужчина затряс головой.
– Нет, этого не может быть. Ей бы было уже лет сорок. Кто ты, дитя, и что привело тебя в Ланг?

– Меня зовут Кела, - ошеломленно ответила девушка.
– Я действительно из Загоржи. Ищу в Ланге родственников покойного мужа. Один друг посоветовал мне ваш трактир.

Мужчина усадил ее за стол, принес молока, хлеба и сыра, и почти умоляюще спросил:

– Раз ты из Загоржи, ты знаешь Зельду, дочь старой ведьмы Летцы?

Кела едва не поперхнулась молоком.

– Она умерла много лет назад.

– Ты уверена?

– Да, - кивнула Кела.
– Уверена. Это моя мать.

Мужчина изучал ее долгим, каким-то странным взглядом, а потом рухнул на колени:

– Дочка!

Кела вскочила со стула в испуге.

– Что ты, Кела, не бойся! Я - твой отец.

– Мой отец пропал в горах еще до моего рождения, - возразила Кела.

– Так и случилось бы, но ваш горный дух спас и вывел меня. Меня зовут Матеуш Лазор, и я - твой отец.

Кела медленно опустилась на стул, не в силах больше стоять.

– Ты так похожа на свою мать, - грустно улыбнулся Матеуш.
– От чего она умерла?

– Был мор. Я плохо помню, господин...

– Матеуш, зови меня хотя бы так!
– взмолился Лазор.
– Господин! Ты сделал меня трижды счастливым! Моя дочь! Ты, наверное, устала? Пойдем, я устрою тебя, а потом познакомлю с женой. Она тебе понравиться.

Матеуш Лазор проводил Келу в маленькую светлую комнату, которая разительно отличалась от ее дома в деревне. Посредине стояла широкая кровать, накрытая лимонно-желтым покрывалом. На окне в расписном горшке цвела, несмотря на раннюю весну, красная роза, насмехаясь над обычаями природы. Кела замерла, боясь войти в эту чистую, прекрасную комнату, обшитую светлыми сосновыми досками и ситцем.

– Устраивайся, девочка моя. Может быть ты хочешь отдохнуть? Просто спустись потом на кухню, я познакомлю тебя с Аной и Мари.

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Кела опустила мешок у порога и осторожно, стараясь не задевать красивые городские вещи, подошла к окну.

Вопреки всем сказкам, Ана и Мари Лазор были очаровательны: женщина и девушка, что называется "кровь с молоком", с толстыми медового цвета косами и ярким здоровым румянцем. Да и характер у Анны был мягким, хотя неожиданное появление мужниной "дочери" ей вовсе не понравилось.

– Заявляется какая-то незнакомка, чем-то похожая на эту твою Зельду, и называется твоей дочерью! Бога ради, Матеуш, подумай, наконец, головой!

– Она не называлась моей дочерью, - возразил Матеуш.
– Я сам узнал ее. Ана, ты ведь не прогонишь бедную девочку, которая знать никого не знает в Ланге?

Господин Лазор ни в коем случае не был подкаблучником, Ана очень многое ему позволяла. Особенно, когда у него бывал такой умоляющий взгляд, перед которым неспособно устоять доброе женское сердце. Вот и сейчас, она вздохнула, обтерла полотенцем испачканные в муке руки и кивнула.

– Ладно уж, пускай остается. Но бездельничать ей я не дам! Главное, помни, Матеуш: твоя задача, найти Мари достойного мужа, а не тратить деньги на проходимицу.

Итак, знакомство состоялось. Больше всего Ане Лазор не понравились все еще не отросшие достаточно медные волосы горянки и странный огонек в, казалось бы, смиренном взгляде. Да и одежда у Келы была бедная и старая, так что выглядела очень неопрятно. Ана отдала девушке несколько ношеных платьев своей дочери, из тех, которые девице на выданье носить уже неприлично. Все они были велики Келе в груди и талии, но эту проблему легко можно было устранить. Потом Ана переселила неждАную падчерицу в комнату под крышей, сказав мужу, что деревенской девушке неуютно в таких ярких городских комнатах. Кела не стала спорить, тем более, что это была чистая правда. На чердаке, на узкой скрипящей кровати ей было куда привычнее.

Она с охотой помогала на кухне, моя посуду и чистя котлы, а работы в трактире было много. Ана готовила, а Матеуш и Мари обслуживали посетителей. Постепенно теплело, приближалось лето.

– Я дам тебе несколько монет, Кела, купишь себе чепец, - сказала однажды Ана.
– Твой платок безобразен!

Кела поправила вышитую белую ткань и покачала головой.

– Не могу, госпожа, - твердо сказала она.
– Я должна носить траур по мужу до осени.