Они шли по тянувшейся вдоль маленьких каменных стен ниве. На всем лежала печать любви и заботы. Но, Господи, сколько камней! Тут Леопольд Грюнберг, очевидно, не преувеличивал.

– Лучше, если бы Исаак Кохбас сам дал вам необходимые объяснения. Но сегодня утром его вызвали к английскому губернатору, в Наплузу. Я все же попытаюсь кое-что вам разъяснить. Есть различные способы сажать виноград. В первый год мы все их испытали, решив на следующий применить тот, который даст лучший результат.

Есть поля с плоскостной посадкой, как, например, те, по которым мы только что прошли. А вот тут посадка накладная. Здесь четыре ряда, один над другим. Если гроздей будет слишком много, их срежут. Там посадка вертикальная. Все полно дивных обещаний. Ах! Дорогое дитя, только земля сторицей воздаст нам за наше усердие.

По мере того как они продвигались вперед, они все чаще встречали колонистов, работавших на виноградниках. Генриетта знакомила их с Агарью.

– Сколько нас в «Колодезе Иакова»? – спросила Агарь.

– Восемьдесят, и в том числе приблизительно тридцать виноградарей-специалистов. Все, конечно, мужчины. Женщин двадцать семь. Занимаются они хозяйством: кухней, шитьем, стиркой. Остальные мужчины работают на огородах, ибо пока мы питаемся и торгуем в основном овощами, смотрят за земледельческими орудиями… Есть несколько электротехников, каменщиков, столяров… Никто не сидит сложа руки… Да вот и контора Игоря Вальштейна. Войдем, он покажет вам свои книги.

– Простите, – сказала Агарь, – я прежде хотела…

– Что такое?

– Гитель, девочка, приехавшая вчера вместе со мной… Ей нечего одеть.

– Бог мой! Извините меня! – воскликнула Генриетта. – И где только была моя голова? Бедный ребенок!

Она вошла в кладовую с нагроможденными на полках тканями и обувью.

– Нужно будет снять мерку с малютки.

– Я сделаю это, – сказала Агарь, разворачивая кусок серой шерстяной материи.

Генриетта с удивлением посмотрела на нее:

– Вы умеете шить?

– Я была портнихой, – сухо ответила Агарь.

Спустя два часа платье Гитель было готово. К полудню Агарь и себе успела смастерить новую одежду. Теперь обе они казались младшими сестрами Генриетты Вейль.

Исаак Кохбас сильно запоздал. Увидев Агарь, он просиял и, улыбнувшись, поклонился ей.

Молодая женщина еле кивнула. Отвернувшись, она вдруг заметила Генриетту Вейль, молча наблюдавшую за происходившим и устремлявшую нежный взгляд то на одного, то на другого.

После обеда Агарь села шить рубашки – две для Гитель и две для себя. Когда около шести часов она хотела взяться за новую работу, Генриетта остановила ее.

– Хватит на сегодня. Вы заслуживаете награды. Следуйте за мной.

Они вошли в смежную с трапезной комнату, служившую приемной. На стенах висели портреты великих иудеев, защитников творения: сэр Герберт Самюэль, доктор Вейцман, несколько Ротшильдов. Генриетта открыла один из книжных шкафов.

– Выбирайте любую книгу.

Агарь с удивлением на нее посмотрела. Как могла она угадать ее тайное желание? Генриетта улыбнулась.

– Выбирайте же, – повторила она.

В шкафу этом были исключительно произведения знаменитейших сынов Израиля. Перед глазами Агари проходили имена: Гертц, Гейне, Лассаль, Соколов, Дизраели…

– Я знаю, что сокровища народа нашего волнуют вас. Ценность их трудно себе представить. Выбирайте.

Агарь поняла, что Кохбас не сумел смолчать о волнении, неделю назад охватившем ее в долине Жизреель, когда к ней вернулись старые, славные воспоминания. Такая нескромность рассердила ее.

Она взяла, однако, первую попавшуюся под руку книгу, тяжелое ин-октаво в сером холщевом переплете. Это была «Эстетика Карла Маркса».

– Генриетта Вейль? – прочла Агарь на корешке имя автора. – Ваша родственница?

– Нет, я сама, – робко произнесла старая дева.

– Вы? Вы! – повторила Агарь со странной смесью удивления и восхищения. – Вы? Можно мне взять эту книгу?

Со смущенной улыбкой Генриетта Вейль покачала головой:

– Потом, дитя мое. А сейчас возьмите лучше что-нибудь другое. Это вот, или это. – Она протянула две книги. – Это – поэты, наши поэты. Проникнитесь духом нашего величия, прежде чем рассуждать о нем. Моя книга покажется вам сейчас большой, скучной машиной…