— Ачкасов. Михаил Ачкасов его звали. Я не ошибаюсь, Юлия Павловна? Вы, кажется, говорили, что знали его немного? — сказал блондин Владимир. Юлия Павловна не успела ответить, потому что тут произошло вдруг то, что разом заставило всех умолкнуть.

Звон разбитого об пол блюдца — Катя, как, впрочем, и все остальные, просто опешила от неожиданности. Валерия Сорокина, вскочив со стула, вдруг следом за блюдцем с силой швырнула полную горячего чая чашку в… Олега Смирнова.

— Прекрати на меня смотреть! Опусти глаза! Не смей смотреть на меня вот так! Я тебе не твоя шлюха!

Смирнов, он, кстати, в эту минуту не смотрел на Сорокину, а разговаривал с парнем с подбритым затылком — Шурой, осекся на полуслове.

— Лера, милая, что с тобой? Лера, подожди, что ты делаешь?! — чуть не хором послышалось с разных сторон.

Она же, никого не слушая, впилась худыми пальцами в скатерть и потянула ее на себя. Глаза ее, блестевшие, как битое стекло, были устремлены на Сорокина. Но при этом она смотрела словно бы сквозь него.

— Опусти глаза! — прошипела она. — Ты… ты не смеешь… Ты не заставишь меня это сделать! Это гадко, безбожно! Он меня снова дрянью назовет, грязной, паршивой, полоумной дрянью!

— Начинается. — Сорокин поднялся, с грохотом отодвинув стул. — Начинается цирк. Прекрати немедленно юродствовать! — Он подошел к сестре и начал отцеплять ее судорожно скрюченные пальцы от скатерти. Грубо встряхнул несколько раз за плечи. — Успокойся, ну же! Кому я сказал, прекрати это! Кого ты там увидела? Кто на тебя смотрит? Где?

— Лерочка, не нужно волноваться, успокойся, — Александра Модестовна произнесла все это тоном заботливой хозяйки. Но во взгляде, каким она окинула Валерию Сорокину, была лишь брезгливость. — Успокойся же! Ну, кто на тебя не так смотрит?

— Он! — Сорокина ткнула худым пальцем в Смирнова. — Подонок, я не сделаю этого, ясно тебе? Даже если ты меня; снова бить начнешь! Не сделаю! Это гадко, тошно это, тошно!

— Заткнись!! — взревел Константин Сорокин. Катю просто поразила эта его дикая вспышка ярости. Кто бы подумал, что этот дамский угодник способен на подобное. Его сестра, как и все за столом, оглушенная его криком, сжалась в комок.

— Ну, ударь меня, ударь, — прошипела она, следя лихорадочно блестящими глазами за взбешенным братом. — Ну, бей! Разбей мне губы в кровь, выколи мне глаза, растопчи меня, ну же! — И тут она в мгновение ока задрала подол своего сарафанишки, обнаружив там всякое отсутствие нижнего белья, схватила руку брата и сунула себе между ног.

Сорокин свободной рукой с размаха влепил ей такую пощечину, что она не удержала равновесия. Если бы не Шура, сумасшедшая отлетела бы к стене. Тут на террасе поднялся такой невообразимый шум, что Катя едва не оглохла. Сорокина дико орала, извивалась, пыталась вырваться. Тело ее словно исполняло дикий и страшный танец — казалось, ее руки, ноги, туловище, шея — ни один член не слушается. Ее корчило как от нестерпимой боли. Шура подхватил ее на руки. Он был физически очень сильный, это Катя отметила сразу — никто иной просто не смог бы в этот миг справиться с бесноватой.

Вместе с Сорокиным, Александрой Модестовной, Ниной и Смирновым, который, казалось, был искренне потрясен случившимся, они потащили несчастную в комнату. Никто толком, кроме Сорокина, и не знал, что делать: «Припадок у нее… Держите, держите, осторожнее, она ушибется! Кто-нибудь, быстро — полотенце! Ей что-то мягкое надо в рот — иначе она язык себе прикусит!»

Катя, хотя, честно признаться, ей было крайне не по себе, тоже сунулась было следом за ними. Может, надо куда-то бее жать, искать телефон, звонить в «Скорую»?

Но тут кто-то мягко, однако настойчиво удержал ее за руку.

— Не ходите сейчас туда, — к ней обращалась Юлия Павловна. — Вы побледнели. В таком состоянии вам не стоит на это смотреть. С Лерой скоро все будет в порядке. Она, бедняжка, очень больна. Вы уж, Катя, ее извините за… ну, словом, извините, пожалуйста. Она порой сама не знает, что говорит.

— Идиотка, — процедил сквозь зубы блондин Владимир. Он единственный не поддался общей панике, а продолжал сидеть за разоренным столом. — Такой вечер чертова идиотка испортила!

На столе лежали только что напечатанные фотографии. Сидящий за столом Никита Колосов вытаскивал их из раскрывшейся веером пачки, внимательно рассматривал и все больше и больше укреплялся в мысли, что среди всей этой обширной фотоколоды козырей нет. Фотографии были не что иное, как результат оперативной съемки похорон Ачкасова, прошедших на местном старо-павловском кладбище с умеренной, но тем не менее солидной помпой.

Народу собралось много. Приехали из Москвы, из соседних областей. Как оказалось, предприятие, возглавляемое Ачкасовым, имело самые обширные связи в разных регионах. Похороны вышли какие-то странные. Вместе с вполне уместной скорбью по усопшему и на кладбище, и на поминках царило всеобщее недоумение и растерянность. И здесь, как и везде в эти дни в городе, шепотом передавали друг другу самые противоречивые слухи. А у бывших компаньонов Ачкасова по бизнесу сам собой всплывал один и тот же вопрос: что же станет теперь с заводом, с контрактами, с дальнейшими перспективами сотрудничества и производства?