— Был. С института дружили. Оба политех кончали. Мишку всегда в какие-то авантюры жизнь втравляла. Молодые были — ну! Море по колено. Как вы вот сейчас… Все казалось — жизнь впереди долгая, счастливая. — Модин смял окурок в пепельнице и тут же потянулся за новой.

— Наши в Старо-Павловске до сих пор голову ломают, с чего он вдруг в петлю-то полез. — Колосов упер подбородок в сцепленные пальцы. — Жизнь счастливая, говорите… Разве у друга вашего не было всего, о чем мечтать можно?

Модин смотрел в полированную поверхность стола.

— Я сегодня только понял, как мне его не хватает, — сказал он тихо. — Думал всё про него, когда мы с вами ехали… Это ведь как зараза: сначала все вопросы себе задаешь — почему? Почему? А потом… уже не задаешь.

— Ну и почему, по-вашему, он это сделал? С вами, как с другом, он не делился тем, что его угнетало?

— Не делился. Но я догадывался. Мы знакомы почти тридцать лет. Слова порой не нужны.

Колосов замер: вот оно. Сейчас только бы не сфальшивить, не спугнуть его!

— Кризис, что ли, на него так повлиял? С деньгами что-нибудь приключилось, да? — спросил он осторожно.

— Кризис! Скажете, Никита, тоже. В Мише самом давно был кризис. В нем и во всем, что его окружало там… Я чувствовал: с ним что-то творится. А потом что-то произошло. Страшное. Такое, что он понял — рухнуло все, ради чего он жил, работал, трудился.

— А ради чего он жил-то?

— Ради Васьки; Исключительно ради Васьки.

— Ради сына?

Модин кивнул.

— Боготворил его. Дышал им. Но если так сказать — это значит ничего не сказать про его отношение к мальчику.

— Поздновато он сына-то заимел.

— А в тридцать, Никита, об этом всерьез еще не думают. Есть вещи куда поважнее, да? — Модин скользнул взглядом по Колосову. — В сорок начинают думать. В сорок шесть уже не спят ночами, глядят тупо в потолок. Жизнь как песок сквозь пальцы…, Говорят, если в сорок семьи нет — и не будет. А у Миши были проблемы. Он очень страдал из-за этого. Простата — наша ахиллесова пята. Понимаете, о чем я?

— Он не лечился?

— Лечился! И где только и у кого только… Сколько денег перевел. А потом однажды, семь лет назад, позвонил мне пьяный от счастья: «Старик, я встретил замечательную женщину, я женюсь!»

— То есть? Не понял. Елену Львовну эту свою встретил? Железная леди она, как мне показалось. Стерва стервой.

— Ленка-то? — Модин потер лицоладонью. — Знаете, чем она его приворожила? Тем, что забеременела. Сказала: «Жду от тебя ребенка, у нас будет сын. Он от счастья чуть с ума не сошел: И с ходу женился.

— А где они познакомились, не знаете?

— В Кисловодске. В соседних санаториях жили. Она туда по путевке от министерства приехала.

— А в каком министерстве она работала?

— Высшего и среднего образования. А до этого в МАРХИ преподавала, она историк по образованию.

— Хорошо вы осведомлены. Сама вам сказала?

— Терпеть меня не могла и не может все семь лет. Я у них и дома-то редко бывал. Так, с Мишкой раз в месяц встретимся, посидим где-нибудь, в клуб ездили оздоровительный по весне… Я справки о ней сразу же навел, как они… Мы партнеры, друзья. И мне не все равно было, кто там с ним, понимаете?

Колосов кивнул:

— А вы ее, вдову-то, тоже не сильно жалуете, Станислав Сергеич.

— Жесткая она была, как подметка. Волевая. Да и Мишу она подавляла, да и не любила, по-моему, хотя… Я ж говорю — ей просто повезло. Забеременеть при тех обстоятельствах… Подарок судьбы, так сказать, и для него, и для нее… отчасти.

— Отчасти?

— Ну, я думаю, она его сразу раскусила, сразу поняла, чем его накрепко к себе можно привязать. По ее настоянию он начал активное лечение. В центр какой-то новомодный ездил — китайская или тибетская, черт их разберет, какая методика лечения. Потом к бабе одной все ездил.

— К сексопатологу, что ли?

— Да нет. Типа экстрасенса что-то. Миша как-то обмолвился: форменная ведьма, умная как бес.

Колосов встал, подошел к окну.

— Но я все равно не понимаю, что же такое у вашего друга так внезапно стряслось, — сказал он, чувствуя, что вот-вот выйдет из роли. — Ну, мечтал он о ребенке, лечился. Так ведь сын у него родился, наследник. Семь лет они всей семьей прожили дружно. Чего же ему еще в жизни не хватало? Зачем вешаться-то?

Он оглянулся. Модин пристально смотрел на него.