Увиденное у подножия Май-горы всплыло в памяти. Что там происходило между Тарантиновым и его убийцей? Ведь Колоброд наверняка оказывал сопротивление, не мог не оказывать — ведь его даже не оглушили перед тем, как начать свежевать. А с сопротивляющимся мужиком, какого бы хлипкого сложения он ни был, мог справиться только мужик. Физически крепкий, молодой, здоровый бугай, как раз такой, как этот вот…

— Я хочу услышать правду, — произнес Колосов. — Для начала ничего, кроме правды.

— Но я не убивал! Я клянусь тебе. — Ищенков, спотыкаясь на каждом слове, торопясь, начал излагать то, что уже рассказывал Караулову.

Колосов слушал не перебивая. Он не верил ни одному его слову. Не верил только потому, что в душе ненавидел этого человека. Но сейчас он наступил на горло и своим эмоциям, и вере, и недоверию. Он просто слушал Ищенкова. А когда тот наконец выдохся, настала очередь начальника отдела убийств.

— Покажи руки.

— Что?

— Покажи мне руки.

Ищенков вытянул руки вперед.

— Ладонями вверх.

Повернул. Ладони как ладони. Ни шрамов, ни ран.

— Как давно ты знаешь своих соседей?

В глазах Ищенкова промелькнуло напряженное ожидание, казалось, он ждал, что Колосов спросит про них.

— Каких соседей?

— Не прикидывайся. Тех самых, у кого ты чаевничал в тот вечер, когда умерла Валерия Сорокина.

— Этих людей я знаю меньше года.

— Кого из них узнал прежде всех?

— Олега Смирнова.

— Кого-кого? Самого знаменитого нашего? Не врешь?

— У меня было четыре рабочих часа в клубе «Атлетико», это при русско-швейцарском центре пластико-эстетическои хирургии на Красных Воротах. — Ищенков говорил, не поднимая глаз от пола. — Клуб этот немало разного народа посещает. Есть и такие, как Смирнов.

— Смирнов был клиентом клуба или клиники?

— Клуба. Там мы и познакомились. Эстетической хирургией его супруга интересовалась.

— Она, как я слыхал, вроде бы молодая совсем, — заметил Колосов. — А ты что, и с его женой знаком?

— Нет, — Ищенков через силу усмехнулся. — Он ревнует ее до сумасшествия. Никого даже и близко не подпускает.

— И Смирнов познакомил тебя с Чебукиани и Хованской?

— С Хованской. А уже здесь; в Май-Горе, я познакомился с остальными.

— Как произошло знакомство с Хованской?

— Смирнов сначала просто дал мне ее телефон. Потом я ездил к ней. Она на Преображенской живет. Сталинский дом такой, квартира у нее хорошая двухкомнатная.

— Она что, одна, а муж где?

— Юлия Павловна никогда не была замужем.

— Старая мымра, выходит? А пацан ее?

— Мальчишки тогда, когда мы познакомились прошлой осенью, еще при ней не было. Я его тут впервые на даче увидел.

Колосов наблюдал за Ищенковым. Вроде бы Ящер отвечает на все вопросы покорно и обстоятельно. Однако… ОТЧЕГО МЕНЯ НЕ ПОКИДАЕТ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО МЫ С НИМ ГОВОРИМ СОВСЕМ НЕ О ТОМ, О ЧЕМ ДОЛЖНЫ БЫ…

— Насколько я понял, ты познакомился с Хованской почти сразу после того, как…

— Как имел счастье познакомиться с вами. — Губы Ящера кривились от горчайшего сарказма.

— И что ты хотел от нее? Ведь ты что-то хотел от этого знакомства, так?

— Я думал, она в силах мне помочь.

— Помочь в чем?

Ищенков, до этого упорно смотревший в пол, вдруг резко вскинул голову. Взгляд его мазнул по Никитиному лицу, и снова в нем промелькнуло что-то напряженное, неприятное, неуловимое…

— Как я могу объяснить, когда ты не веришь ни одному моему слову? — сказал он неожиданно страстно. — Когда ты меня ненавидишь, и я сам не пойму, за что!

Можно было, конечно, ответить ему ледяной иронией: «Так-таки и не понимаешь? А ты шевели мозгами шустрей». Но такие подходцы в духе Генки Обухова сейчас Колосова не устраивали. Перед ним сидел человек, которого они подозревали в трех, точнее, даже четырех убийствах, совершенных с особой жестокостью. И этот человек еще смел заикаться о вере и…

— Ладно, Владимир, ненавижу я тебя или люблю, речь сейчас не о том, — Колосов облокотился на стол. — Мои чувства остаются при мне. И самый наилучший выход для тебя, когда и твои при тебе тоже. Я просто хочу услышать максимально правдивый ответ: какой такой помощи ты ждал для себя от этой женщины? В чем?

— У меня проблемы, — Ищенков снова уткнулся взглядом; в пол. — Черт, какой прок скрывать, если вы, оказывается, знаете и про Лильку, и про Ирку Свиридову? У меня большие: проблемы. Да, да! Что глядишь на меня — губы кривишь? Да, я с бабами предельно строг. И я ничего не могу с собой поделать! Это сильней меня, сильней всех запретов. Я их безумно люблю, сдохнуть готов ради. Но это существует во мне помимо моей воли и желания: чем сильнее мне кто-то нравится, чем больше я думаю об этой женщине, тем сильнее… Нет, да что ты понимаешь в этом? — Ящер вдруг стукнул кулаком по колену: — Ты, жлоб в погонах?! Что ты в этой моей муке понимаешь? Когда в одно и то же время ты служишь ей как раб, хочешь ноги ей мыть и взять ее вот так, как самую грязную шлюху, за волосы, тащить ее за собой по грязи, чтоб она потом в своем собственном дерьме захлебнулась. Что понимаешь в этом кошмаре, что?!