– Нельзя верить ни единому его слову, – предупредил Мкеле.

– Он солдат, а не шпион, – сказала Кира, обернулась и посмотрела на Сэмма, пытаясь в эту последнюю минуту решить раз и навсегда, можно ли ему доверять. Был ли он честен с ней, или сенаторы правы, и он чудовище.

Сэмм смотрел на Киру, внешне спокойный, но все равно было заметно, что он нервничает. В его взгляде читались решимость и надежда. Кира окинула взглядом сенаторов и уверенно проговорила:

– Сэмма взяли в плен и пытали люди, которые хотят уничтожить партиалов. Он сносил издевательства без слез, без жалоб, без просьб, встречал их спокойно и достойно. Если остальные партиалы хотя бы наполовину так же разумны, как он, мы должны попробовать…

– Я пришел с миром, – перебил Сэмм. Голос его звучал твердо и уверенно. Кира обернулась, и на ее глаза навернулись слезы. Сэмм шагнул вперед, насколько позволяли наручники. Сенаторы молчали. – Мы с отрядом оказались на Манхэттене потому, что шли сюда поговорить с вами. Мы хотели предложить перемирие.

– Ложь, – буркнула Кесслер.

– Это правда, – возразил Сэмм. – Нам нужна ваша помощь.

«Но в чем? – подумала Кира. – Мы не сможем тебе доверять, если ты не объяснишь зачем».

Сэмм впился взглядом в Киру, потом повернулся к сенаторам и, видимо, решившись, выпрямился во весь рост.

– Мы умираем.

Кира широко раскрыла глаза. В комнате повисло ошеломленное молчание.

– Как и вы, мы не можем продолжать род, хотя в нашем случае неспособность к деторождению создана искусственно и зашита в ДНК, чтобы мы не вышли из повиновения. Нас это никогда не волновало, поскольку мы не стареем, поэтому исчезновение нам никогда не угрожало. Однако выяснилось, что существует механизм предохранения и на этот случай.

Доктор Скоузен первым обрел дар речи:

– Вы… умираете? Все?

– «ПараДжен» разработал нас со сроком годности, – пояснил Сэмм. – В двадцать лет механизм, предотвращающий старение, дает обратный ход, мы сморщиваемся и умираем за считаные недели, если не дни. Это не ускоренное старение, а разрушение. Мы разлагаемся заживо.

Кира не знала, что и думать. У нее кружилась голова. Так вот что скрывал пленник: что у партиалов, как и у людей, есть биологические часы. Вот зачем им нужно перемирие. От потрясения Кира не могла пошевелиться. Она обвела взглядом сенаторов, гадая, о чем они думают. Кесслер улыбалась, но Хобб с Уэйстом смотрели на Сэмма во все глаза, раскрыв рот от изумления. Делароза, казалось, с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться, но вот от радости или от горя – непонятно. Уэйст что-то еле слышно бормотал, как будто сам не отдавал себе в этом отчет. Мкеле сидел с каменным лицом и молчал.

– Они умирают, – произнесла Кесслер, и Кира содрогнулась от омерзения: таким злорадством дышали слова сенатора. – Вы понимаете, что это значит? Первых партиалов создали на третьем году Войны за Изоляцию, то есть… за десять лет до войны с партиалами. Двадцать один год назад. Значит, первая волна смертей была прошлой зимой, а самым молодым осталось года два, максимум три. А потом они исчезнут навсегда.

– Мы все исчезнем навсегда, – поправил Сэмм, и в его голосе слышалось такое волнение, такая искренность, каких не помнила Кира. – Вымрут оба наших вида, вся разумная жизнь на планете.

– Мы живем дольше вас, – поправила Делароза. – Так что как-нибудь справимся.

– Это я и пытаюсь вам объяснить, – Кира наконец обрела дар речи. – Без них нам лекарство не найти. – Она посмотрела на Сэмма, поняв наконец, чего он от нее хотел. – Нам нужно с ними сотрудничать.

Сэмм кивнул:

– У вас рождаются дети, но они умирают от РМ. Мы невосприимчивы к вирусу, но не можем размножаться. Понимаете? Мы нужны друг другу. Ни нам, ни вам не справиться в одиночку.

– Представляете, как это укрепит боевой дух? – проговорил Хобб. – Как только народ узнает, он… объявит этот день новым праздником. Новым Днем Восстановления.

– Да что с вами? – удивилась Кира, попыталась встать, но снова тяжело опустилась на стул. – Сэмм боялся, что вы его убьете, когда узнаете тайну, а вы повели себя и того хуже.

– Мы все равно собирались его уничтожить, – заметил Мкеле. – Другого варианта не предполагалось.

– Вот только теперь казнь будет публичной, – добавила Делароза, – чтобы все видели, чтобы известие об этом сплотило человечество.

– Постарайтесь взглянуть на ситуацию шире, – сказал Кире Хобб. – Вы пытаетесь спасти людей, которые активно убивают друг друга на улицах. Неужели вы думаете, что сделка с врагом это изменит? Если они даже нас не слушают, с чего вы взяли, что они поверят партиалу? – Хобб подался вперед и многозначительно продолжил: – Голос объявил охоту за нашими головами задолго до появления этого партиала. И если народ узнает, что мы прячем врага, будет только хуже: люди привлекут нас к ответу, от этого никуда не деться. И этот ответ сможем им дать только мы: так мы вернем их доверие и контроль над островом. И снова будет мир. Мы же знаем, вы хотите мира.

– Разумеется, – согласилась Кира, – но…

– Вы бы поосторожнее, – пробормотала Делароза, глядя не на Киру, а на Хобба. – Что вы ей рассказываете?

– Она может нам помочь, – ответил Хобб и пронзил Киру взглядом таких глубоких синих глаз, что девушке показалось, будто она в них тонет. – Вы идеалистка, – продолжал Хобб, – и хотите спасти людей. Мы дадим вам эту возможность. Вы девушка умная, так что ответьте: что нужно людям?

– Людям нужен мир, – проговорила Кира.

– Ради мира дома не взрывают, – возразил Хобб. – Подумайте еще.