БАЛАГАНЩИК. После ухода Учителя мы приняли в себя его огонь. Этот огонь рождал проповеди и исцелял. И он передавался тем, кого мы избирали. И число их росло, умножая гнев и страх тех, кто называл учение Иисуса «назарейской ересью». Но самым ярым гонителем нашим был фарисей Савл из Тарса. Непримиримость его вызвала такое уважение среди старейшин, что, будучи совсем еще молод, он вошел в их Совет и получил от них власть преследовать новых еретиков. Пятница Шестая! (Оба уходят).

Декорация та же. Обычный свет. Входит Андроник, заглядывает в пустую палатку Савла.

АНДРОНИК. Дождусь его, чего бы мне это не стоило!

Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Канун Субботы в Иерусалиме! Канун Субботы!» Вбегает Лука.

ЛУКА. Я был у Овечьих Ворот с Иоанном и Петром, когда ты прошел мимо нас. Тебе нельзя видеться с Савлом: он – не в себе, он неистовствует; он велит схватить тебя!

АНДРОНИК. Пусть! Я не могу вернуться к Юнии без его благословения.

ЛУКА. (Заглянув в палатку и обращаясь в кулисы). Его нет! Спрячь свой нож, Петр!

Входит Иоанн, за ним – Петр, озираясь и держа руку за пазухой.

ПЕТР. Где же рыщет это лютое чудовище?!

ЛУКА. Савл – не чудовище, он просто убежден в своей правоте. Я видел, как увели за город Стефана, чтобы побить камнями. Савл шел со свидетелями. Но тому уж минул час, и Стефан, конечно, уже мертв. Не искушай судьбу, Андроник, не жди Савла, он не питает к тебе добрых чувств. К тебе – особенно!

ИОАНН. Савл стал нашим ужасом. Ты исцелил его, Лука, ты был ему другом, его рука на тебя не опустится. Быть может, его сердце смягчится твоим словом? Попытайся!

ЛУКА. Я попытаюсь. Я обязательно попытаюсь, Иоанн. Но вам с Петром сейчас нужно скрыться, и подальше от Иерусалима. Совет Старейшин отпустил вас, но Савл может убедить их в том, что они совершили ошибку. Идем, Андроник! (Уводит Андроника).

ПЕТР. Лука прав, Иоанн. Пойдем в Самарию, а оттуда – в Дамаск, там – много наших.

ИОАНН. Да, уйдем. Расстанемся лучше здесь, выйдем из города разными воротами.

ПЕТР. Верно. Прощай, Иоанн. (Обнимаются). Сюда идут! Беги!

Петр выхватывает из-за пазухи нож. Входят Гамлиэль и Никодим.

ГАМЛИЭЛЬ. Что вы здесь делаете?! Хотите убить Савла? Неужели я ошибся, убедив Совет отпустить вас!

ИОАНН. Нам казалось, что мы – в опасности. Спрячь нож, Петр. (Уходит, уводя Петра).

НИКОДИМ. Признайся, Гамлиэль, ты втайне сочувствуешь им? Веришь их правде?

ГАМЛИЭЛЬ. Нет, Никодим, нет. Я верю не словам, а делам. Потому я и говорю: к чему нам брать на себя грех? Подождем: если эти люди – обманщики, их дела сами развалятся. А если их дело – Божье, как бы нам не оказаться богопротивниками?

НИКОДИМ. Мудрость твоя всегда восхищала меня: сам Господь хранит тебя от ошибки!

ГАМЛИЭЛЬ. Скажи мне и ты, Никодим, как старому другу: ты действительно веришь в то, что Иисус Назарянин восстал из мертвых? Видел ли ты его воскресшим?

НИКОДИМ. Не видел. Я похоронил его. Но я видел другого, воскрешенного им.

ГАМЛИЭЛЬ. Да, ты видел Лазаря из Вифании. Но знаешь ли ты наверняка, что Лазарь умирал? Не было ли тут какой-нибудь ловкости, чтобы всех одурачить? В смерти распятого назарянина сомнений нет, но его воскресение – это только слова его учеников!

НИКОДИМ. В его смерти у меня есть сомнение.

ГАМЛИЭЛЬ. Как понять тебя?!

НИКОДИМ. Почему умирает тело? Не потому ли, что дух не в силах побороть его немощь и покидает его?

ГАМЛИЭЛЬ. Думаю, так.

НИКОДИМ. А что, если дух в человеке столь могуществен, что и мертвого поднимает из гроба? Не окажется ли в нем достаточно силы, чтобы удержаться даже и в убитом теле, чтобы затем побороть его немощь и вновь заставить жить? Что, если так, Гамлиэль?

ГАМЛИЭЛЬ. Если дух столь могуществен, то это – не дух человека!