Шведов Григорий
Шрифт:
Во время Великой Отечественной войны фашистские захватчики жестоко убивали советских людей. Но я был поражен, узнав, что в 1944 году, когда выслали чеченцев и ингушей в Казахстан и Среднюю Азию, оставшихся в горах людей постигла такая же участь. Умирающим от голода горцам подбрасывали отравленные продукты: соль перемешивали с мышьяком, в сухари тоже добавляли яд. На горных тропинках устраивали минные ловушки. «Ночью шел крупный мокрый снег, была слякоть. На берегу речки Гехинки, столпившись, стояли женщины села Хайбах. В эту страшную ночь под открытым небом родила своего четвертого ребенка Пайлах Батукаева. Родилась девочка, которую назвали Тоитой. Для девочки этот день стал первым и последним днем жизни. Она была сожжена вместе с матерью заживо.
Руководители операции велели тем жителям, кто не мог идти в силу болезни, старости и по другим причинам без посторонней помощи выехать, собраться в конюшне для последующей отправки их транспортом. Для их сопровождения с ними оставались и здоровые. Ожидавшие гужевой транспорт люди расположились на отдых на разостланном в конюшне сене. Вдруг по команде начальника они были заперты на засов, после чего строение обложили сеном и подожгли. Предчувствуя смерть от огня, в последний момент люди выбили ворота. Но солдаты стали расстреливать их в упор из автоматов. Завал из трупов помешал выйти остальным. Объятая огнем конюшня рухнула. Все, кто был в ней, оказались погребенными под свалившейся крышей» [94] .
94
Гаев С., Хадисов М., Чагаева Г. Хайбах: Следствие продолжается. Грозный: Книга, 1994. С. 78.
Это описание расправы над беззащитными женщинами, детьми и стариками. Генерал Гвишиани [95] лично руководил этой операцией.
Очень много чеченцев сражалось с немецкими захватчиками. Они свято верили, что умирают за свободу всего советского народа, за свободу своей Родины. В то же время их немощных родителей, малолетних братьев и сестер убивали, травили и сжигали заживо, назвав врагами того самого народа, который они защищали от фашистов. Произошедшее в Хайбахе в конце зимы 1944 года стало символом геноцида вайнахов.
95
Гвишиани Михаил Максимович (1905–1966) — в 1944 году комиссар госбезопасности 3-го ранга, в 1938–1950 годы начальник УНКВД Приморского края. За участие в депортации чечено-ингушского населения получил орден Суворова 2-й степени. Уволен из органов госбезопасности летом 1953 года, лишен звания генерал-лейтенанта.
И сегодня ощущаются последствия прошлого. Тому примером являются две военные чеченские кампании. Все знают, что одним из страшнейших изуверств фашистов справедливо считается сожжение заживо в сарае жителей белорусского села Хатынь. В Хатыни заживо сожжено и расстреляно 149 человек гражданского населения. В Хайбахе — сожжено заживо и расстреляно около 700 человек мирных жителей. В первом случае преступление совершили иноземцы, фашисты во враждебной стране. Во втором случае преступление совершили чекисты — в собственной стране, над собственным населением. И если преступления фашистов в Хатыни справедливо считаются беспримерными по жестокости и не подлежащими забвению и прощению, то насколько же бесчеловечнее и подлее преступления чекистов в Хайбахе! Про Хатынь знает весь мир, про Хайбах знают только чеченцы.
Моя Чечня! Сколько слез и крови впитала твоя земля! Свидетели тех страшных преступлений постепенно уходят в небытие. Но после них остаются их рассказы и свидетельства геноцида над чеченским народом. И сегодня, спустя 60 лет после этой трагедии, неизвестны причины, побудившие власть депортировать целый народ. А может быть, они известны, но их не предают огласке? Мне кажется, что задача любого честного человека — добиваться того, чтобы была сказана вся правда [96] .
96
Прокуратура Урус-Мартановского района в августе 1990 года по результатам осмотра места массового сожжения людей возбудила уголовное дело. Мы приводим фрагмент допроса одного из свидетелей, Д. Г. Мальсагова, опубликованный в сборнике документов: Гаев С., Хадисов М., Чагаева Т. Хайбах: следствие продолжается. Грозный, 1994. С. 82–90. Дзияудин Габисович Мальсагов родился в 1913 году в селе Старый Ачхой Ачхой-Мартановского района ЧИАССР, чеченец, образование высшее, семейный учитель, в органах юстиции работал с 1937 года, первый заместитель наркома юстиции ЧИАССР с 1942 года. С апреля 1944 года по 1957-й — на административной работе в Казахстане. После смерти Сталина неоднократно обращался к руководству страны, добиваясь восстановления ЧИАССР и наказания виновных в убийствах людей при депортации. Будучи слушателем Высшей партийной школы при ЦК КПСС, в марте 1959 года был арестован за антисоветскую агитацию, осужден к на пять лет лагерей. Освобожден в 1963 году досрочно. Реабилитирован (т. е. считается несудимым). Работал агрономом. На момент допроса — житель Грозного, главный ревизор контрольно-ревизионной группы.
Из протокола допроса свидетеля Д. Г. Мальсагова: «Я работал следователем, прокурором, судьей и в других должностях с 1937 года в Чечено-Ингушетии, в Курчалоевском, Шалинском и Атагинском районах. В марте 1942 года был выдвинут заместителем наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР.
18 февраля 1944 года в г. Грозный приехали Л. П. Берия и другие руководящие работники НКВД.
В тот же день утром меня пригласил бывший тогда председатель Совнаркома Супьян Моллаев и сообщил, что предстоит выселение чеченцев и ингушей.
Мне также сказали, что я должен ехать в Галанчожский район. Туда я поехал с Халимом Рашидовым, вторым секретарем обкома КПСС.
В Галанчож должны были поехать я, один генерал, старшие офицеры в сопровождении солдат. Фамилию генерала я не знаю. Они в то время не называли своих фамилий.
Никакой подписки о неразглашении сведений о поголовном выселении чеченцев у нас не брали, так как это объявлялось только тем, кто был допущен к работе с секретными документами. Однако всех предупредили, что за разглашение этой государственной тайны будут привлечены к уголовной ответственности вплоть до расстрела.
Вечером мы прибыли в с. Ялхорой Галанчожского района. Наше появление в этом районе было засекречено. Выселение чеченцев ожидалось начать 27, а 28 февраля 1944 года — закончить. Мне потом сказали, что 24 февраля 1944 года с плоскостных районов чеченцев выселили. Об этом мне сообщил сам Гвишиани.
24 февраля мы прибыли в с. Ялхорой, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту с. Акки-Эски-Хайбах-Нашхой. С Громовым я познакомился в пути следования. В ночь с 26 на 27 февраля 1944 года мы приехали в с. Хайбах. В то время из Галанчожского района люди еще не были выселены. Были слухи о том, что в этом районе существует банда Исраилова, и поэтому, по всей видимости, власти придавали особое значение Галанчожскому району, и выселение чеченцев из этого района было немного отсрочено.
27 февраля в с. Хайбах собрали жителей для отправки в г. Грозный.
В Ялхорое находился штаб войск, привлеченных к выселению.
В Хайбахеу конюшни колхоза им. Л. П. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Один офицер приказал, чтобы те, кто не может идти, зашли в конюшню, там подготовлено место, завезено сено и утеплено помещение. В эту конюшню стали заходить старики, женщины, дети, больные, а также и здоровые люди, присматривающие за своими больными и престарелыми родственниками. Там находились и здоровые люди, которые предполагали, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, подводах. Некоторые говорили, что их вывезут оттуда на самолетах. По моему подсчету, в конюшню зашло 650–700 человек, так как все они заходили на моих глазах. Остальных людей отправили через с. Ялхорой в с. Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда выселили здоровую часть населения, ворота закрыли. Слышу команду: „Огонь!“ Тут сразу вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, то люди, находившиеся внутри конюшни, с жуткими воплями о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Гвишиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал: „Огонь!“ Тут из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выходу конюшни был завален трупами.
Один молодой человек выбежал оттуда, и метрах в двадцати от ворот его настигли пули автоматчиков. Выбежали еще двое, но их у ворот также расстреляли.
Я подбежал к Гвишиани и попросил у него, чтобы прекратили расстреливать людей, ведь это же произвол. Гвишиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова, и попросил не вмешиваться в это дело, иначе, мол, как и они, погибните здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мыс Громовым больше ничего не могли сделать.
Гвишиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение несколько солдат и отправил нас в с. Малхесты.
Там, в Малхестах, была страшная картина: с промежутками в несколько десятков метров по дорогам, на тропах валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп расстрелянного чеченца.
Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много трупов расстрелянных людей. Мне особенно запомнился труп женщины, прижавшей к себе трупы двух детей, одного грудного ребенка, а второй труп ребенка 2–3 лет. Сидя, она их держала, как при жизни, прижав к своему телу.
В пути следования в Малхесты и оттуда мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть населения скрывалась в горах и в лесах. Их автоматически причислили к бандитам и жестоко с ними расправлялись.
Когда мы возвращались в с. Малхесты с Громовым, мы заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились в разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились, подошли ко мне. Один из них подошел ко мне, а остальные не стали подходить. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Виду него был ужасный. Они круглые сутки откапывали трупы чеченцев и хоронили их в другом месте. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов.
По приезде в Грозный об этом геноциде я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Серов был в ярости, приказал не говорить никому об этом случае. В то время я и не мог больше заикнуться об этом преступлении, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля этой трагедии. После выселения моего народа Чечню я покинул 18 апреля 1944 года».
«Уроки, которые ничему не учат…»
Русские — чеченцы. Почему мы не можем жить мирно?
Евгения Миронова, Кемеровская область, г. Ленинск-Кузнецкий, школа № 8, 10-й класс
Цель моей работы не в том, чтобы показать свое отношение, навязать свои мысли или выписать из некой энциклопедии цифры и даты войн между русскими и чеченцами. Да это и невозможно! Нет у нее начала и, наверное, долго не будет конца. Я просто хочу понять, за что у нас такая нелюбовь друг к другу? Не от того ли, что при слове «чеченец» у русских перед глазами встает картина разрушенных домов, убитых солдат, заплаканные лица людей, потерявших свой дом, своих родных и близких? Я не чеченка, поэтому трудно представить мне картину, возникающую у чеченцев при слове «русский», но верно, она не менее болезненная, иначе зачем столько зла? Я хочу понять, есть ли путь к примирению и согласию?
Основой для моей исследовательской работы служат интервью, взятые у восьми человек, разных по своему социальному положению, вероисповеданию и национальности. Это интервью и с чеченцами, и с русскими солдатами, вернувшимися из Чечни, и с женой чеченца, русской по национальности, и с простыми людьми из толпы. Задавая им одни и те же вопросы, я получала то весьма неординарные, то почти схожие ответы. Это помогло сделать мне некоторые выводы, понять наши ошибки. Но бессмысленно будет делать выводы, основываясь лишь на мнениях современных людей. Обязательно нужно разобраться в прошлом наших народов, в их отношениях.
Хочу сказать, что теперешнее противоборство наших народов — уже третий этап их противостояния.
Я считаю, что под тем, что мы называем Кавказской войной, стоит и феодальная революция на Кавказе, и колониальный захват Россией, и столкновение двух вер, одним словом — война. Именно Кавказская война, подразумевающая и завоевание, и колонизацию, и гражданскую войну, но колонизацию прежде всего. Но какие бы доводы мы ни приводили, как бы мы это ни называли, все равно, те семьдесят семь тысяч человек, что потеряла Россия на Кавказских войнах, не вернуть словами и гипотезами. Нам остается только искать ответ на вопрос: почему? за что? и зачем?