– Прошу, товарищи, соблюдать тишину…

Договорить он не успел. В «чемоданчике» что-то захрипело, и негромкий чужой голос резко и четко произнес:

– Achtung! Amtsleitung! Amtsleitung!..[19]

Виктор пригляделся и заметил небольшое решетчатое отверстие повыше экрана, похожее на миниатюрный репродуктор. Звук шел определенно оттуда.

– … Amtsleitung!.. Luft! Luft!..

Альбинос принялся лихорадочно собирать свой невеликий запас немецкого, но это не понадобилось. Репродуктор звонко щелкнул, гася чужую речь.

– Ким Петрович! Вы на связи?

Голос, говоривший по-русски, звучал совсем иначе – мягко и очень доброжелательно, словно неизвестный обращался к давнему другу. Буквы на экране исчезли, уступив место чему-то странному, напоминающему клубящуюся дождевую тучу.

– Здесь, – коротко бросил товарищ Ким. – Добрый вечер!

– И вам добрый. Ким Петрович! Вы и ваш Третий отдел, можно казать, успешно сдали экзамен. Освоить «странную технологию» без чужой помощи людям первой четверти ХХ века достаточно сложно. Вы это сделали. Присоединяйтесь, дела хватит для всех. Переговоры можем начать прямо сейчас. Или предпочитаете беседу наедине?

Виктор невольно перевел дух. Кажется, никто не собирался воевать. На странный «Третий отдел» он даже не обратил внимания, хотя такой в номенклатуре ЦК не значился.

– Сначала вопросы, – голос товарища Ким был холоден и тверд. – Прежде всего, с кем я говорю?

– Мы с вами давно знакомы, – Вырыпаеву почудилось, что там, по другую сторону дождевой тучи, улыбнулись. – В партийных документах вы встречали мой псевдоним – «Агасфер». Виделись мы в Париже и Цюрихе, потом в Копенгагене, у Парвуса. Правда, там меня звали немного иначе.

– Псевдоним я помню, – товарищ Ким, кажется, нисколько не удивился. – Итак, именно вы, Агасфер, стоите за теми, кто использует чужие технологии. Шекар-Гомп – это вы, и опыты над людьми – это тоже вы. Именно вы стремитесь превратить революцию в эксперимент над человечеством…

– В совместный эксперимент, – мягко поправил голос. – Человечество участвует в нем на равных правах. «ТС», чужие, как вы говорите, технологии, это и проект «Мономах», и наши эфирные полеты, и планета Тускула. Мы внедряем новое очень осторожно, постепенно, чтобы не вызвать всеобщего стресса. Вы упомянули Шекар-Гомп – Объект № 1. Многим не нравится то, что там делается, но именно Шекар-Гомп, наше Око Силы, помог закончить войну с относительно небольшими жертвами. Все эти наработки помогут и в дальнейшем, вы это знаете. Вам ли предъявлять претензии? Извините, Ким Петрович, но вы сами – чужая технология.

– Вот сволочь! – негромко бросил Егор Егорович. Гондла согласно кивнула и приложила палец к губам.

– …Вы родились в 1932 году по здешнему счету, всю молодость провели на Тускуле, а потом вами просто воспользовались, чтобы подложить мину под то, что я делаю. Ваши друзья, уверен, рассказали обо мне много плохого. Не стану оправдываться, но вы уже поняли: мы относимся к разным, если можно так выразиться, цивилизациям. Со своими я в ссоре, и они решили воспользоваться вашими услугами для элементарного сведения счетов. Сейчас вы в комнате не один. Спросите у тех, кто рядом, хотят ли они участвовать в войне, скажем, марсиан и обитателей Альфы Кентавра? Спросите!..

– Скажите этому… марсианину, – Гондла подошла ближе, дернула тяжелым подбородком в сторону экрана. – Альфа Кентавра нас не интересует. А вот диктатуры в стране мы не допустим. Это уже наша забота, человечья.

Виктор решил, что он ослышался. Дела межзвездные и межпланетные интересны лишь сказочникам – и уэллсовским марсианам. Но диктатура? Чья? В СССР существует диктатура пролетариата – класса, он не отдельной личности. Это же бред, полный бред!

– Историю можно и нужно направлять, – негромко ответил голос за экраном. – Это позволительно, хотя бы потому, что помогает избежать лишних жертв. Но менять уже случившееся – значит обречь на гибель целую Вселенную. История этого мира уже состоялась, на моем, истинном, календаре сейчас 2010 год. Вы, Ким Петрович, не имея на то никакого права, вторглись в Прошлое, между прочим, используя возможности, которые никогда не будут доступны людям. Если вы измените уже случившееся, погибнут прежде всего десятки миллионов тех, кому не доведется родиться. Не возникнет великая держава, которую предстоит выстроить в ближайшие десятилетия. То, что случилось, уже принадлежит вечности. Это История, и менять ее – преступление. Осознайте это!

– Осознал, – кивнул товарищ Ким. – Сначала когда по вашей вине погибли почти все мои родственники, потом – в 1991-м, когда погибла страна. Этим и кончился ваш «совместный эксперимент». Если мы вас сейчас не остановим, Россия найдет своего диктатора – похоронщика революции, какие бы красные перья не были на его костюме. Смотрите сами на свой календарь. У нас сейчас 1923-й, 31 марта. Еще не поздно! Родятся десятки миллионов тех, кого вы погубили еще до рождения, и наша страна счастливо переживет не только 1937-й, но и 1991-й. А вы, Агасфер, катитесь ко всем своим тибетским чертям!..

Несколько секунд динамик молчал, затем в нем что-то хрустнуло, и в ту же секунду экран погас. Его Егорович шагнул к темным оконным стеклам, резко отшатнулся:

– Осторожно!..

Он опоздал. Пулеметная очередь разнесла стекла, брызнула мелкими осколками, впилась тяжелым свинцом в штукатурку. Прицел был взят слишком высоко, пули ушли в потолок, лишь одна, самая шальная и глазастая, ударила ниже, срикошетив от стальной крышки «сундучка». И тут же пришел ответ откуда-то снизу, с первого этажа. Очередь, вторая, третья… Наконец, наступила тишина.