Сегодня отряду никто еще не встретился, пусты и тихи холмы. Птиц, и тех мало, только над тугайными зарослями, что к малой речушке прилепились, взлетел по своим дневным делам белокрылый дятел, покружил, да нырнул обратно, в негустую зелень.

С птицами, впрочем, полной ясности не было.

— Бойцы говорят, филина видели, — недовольно заметил товарищ Мехлис, прикрывая ладонью глаза от восставшего в самый зенит солнца. — И не просто филина, а нашего Гришку, которого враг трудового народа Унгерн прикармливал.

Иван Кузьмич, ехавший рядом, понимающе кивнул.

— Сами же говорили, Лев Захарович, что птица непростая. Шпиён, не иначе. Ведет воздушную разведку.

Пламенный большевик даже в седле подпрыгнул. Удивленный конь заржал, на седока покосился.

— То-ва-рищ Кречетов! Что я слышу? И это в тот момент, когда силы внутренней и внешней контрреволюции готовы сомкнуть свои ржавые челюсти!..

К равнодушному синему небу взметнулся комиссарский перст. Конь, окончательно сбитый с толку, шарахнулся к самой обочине.

— Осторожнее, Лев Захарович, а то из седла не навернетесь, — посоветовал добрая душа Иван Кузьмич, но представителя ЦК было уже не остановить.

— Ваши шуточки по поводу руководящей роли партии в моем лице, коммунист Кречетов, граничат с полным ее отрицанием! Но я буду выше личной обиды, ибо член РКП(б) думает прежде всего об исполнении долга. Скажите, филин — это факт?

Кречетов недоуменно моргнул:

— Есть такая птица, почти всюду встретить можно. Какого-то филина и вправду видели ночью…

— Факт! — на этот раз палец нацелился прямо в бок командующего Обороной. — А теперь — выводы из данного факта. Отдельные несознательные элементы уже говорят, что это не просто наш Гришка, а сам гражданин Унгерн в виде оборотня. И этих отдельных не так и мало. Даже члены партии, как это ни печально, поддаются. Я им про филинов лекцию прочитал, а они насчет серебряных пуль спрашивают. Кажется, кто-то из товарищей увлекается произведениями Брэма Стокера.

Иван Кузьмич, с творчеством английского мистика не знакомый, все же задумался.

— Даже если оборотень. Не боялись мы барона в людском виде, так чего филина страшиться? Ну, покричит, крыльями помашет. Много ли беды?

Мехлис попытался возмущенно всплеснуть руками, в результате чего завалился набок. От падения на пыльную кашгарскую землю Кречетов его все-таки спас, но кони сбились с ноги, и командиру с комиссаром пришлось свернуть на обочину. Лев Захарович, однако, и не думал успокаиваться.

— Понимаете, что говорите? — зашептал он, косясь на проезжавших мимо бойцов. — Оборотень! Полное отрицание материализма в походных условиях! Хуже того, откровенная демонизация классового врага. А вы, товарищ Кречетов, шутки шутите, вместо того, чтобы принять незамедлительные меры.

Иван Кузьмич глубоко вздохнул, смакуя чистый весенний воздух, на тучку, что по небу плыла, взглянул. Все радости уже в наличии, оборотня не хватало. Не поскупились, подбросили.

— Сами мы, Лев Захарович, виноваты. Еще в Пачанге бойцы вопросом задавались: где, мол, гражданин Унгерн, почему в отряд не возвращен? А мы им чего ответили?

Мехлис задумался.

— Правду ответили. Гражданин написал заявление, мы рассмотрели…

Не договорил, кивнул согласно.

— Есть грех, скрыли некоторые факты. Но если бы сказали, новые вопросы бы появились. Могли бы и понять неправильно. Тонкий, как ни крути, политический момент…

«Момент» и в самом деле был тонким. Оставлять барона в Пачанге Кречетов не собирался, с Унгерном приехали, с ним же и уехать должны, иначе посольской чести убыток. И зачем местным товарищам бывший генерал? Живым оставят да на службу возьмут — советской власти явная угроза. Расстреляют? Из разъяснений дворцовых чиновников Иван Кузьмич понял, что смертной казни в Пачанге нет. Могут в подземелье запереть до скончания века, а могут и хуже чего. Вот это «хуже чего» и смутило. Одно дело к стенке классового врага поставить с соблюдением полной революционной законности, совсем другое — умучить неведомо какими муками. Не по-людски выходит!

Все решило очередное письмо «товарища Белосветова». Блюститель сообщил, что власти Пачанга и сами в затруднении. Учение великого Сиддхартхи Гаутамы не велит причинять вред живым существам, даже если это существо — Унгерн. Но и всех прочих опасности подвергать нельзя, поскольку барон — существо хоть и живое, но очень вредное. Выход, однако, есть. Родственники Унгерна, проживающие в Австрии, просят отпустить Романа Федоровича на поруки, обещая первым делом отправить его в психиатрическую клинику.