Через несколько лет, в период между 8 и 2 годами, были обновлены 1600 километров Гераклова пути от Гадеса до Пиренеев. Этот участок дороги был также назван в честь Августа {1286} . Шел ли этой же дорогой и Ганнибал? О том могли и не упоминать. Поэтическое отображение альпийской кампании Августа предполагало, что ассоциация с ним запала в сознание современников {1287} . [388] Воздавая хвалу свершениям Друза и Тиберия в Альпах, Гораций искусно вплетает в текст поэмы упоминания о Ганнибале и поражении карфагенян при Метавре, которое нанес им Нерон Друз, предок приемных сыновей императора. [389]

В последних строках экскурса Ганнибал оплакивает крушение грез о завоеваниях, а юный римлянин торжествует{1288}. Гораций дает понять, что экспроприация Августом Гераклова пути завершает окончательное поражение карфагенян и битву за богов и власть над прошлым.

Но и трансформация Гераклова пути покажется событием малозначительным в сравнении с другим предприятием, затеянным императором Августом, — восстановлением Карфагена. Другие самопровозглашенные спасители Римской республики занимались постройкой и декорированием храма Конкордии в Риме, однако для Августа это было бы сомнительным деянием. Хотя ему действительно придется реконструировать храм, в двадцатых годах I века он еще не завоевал репутации pater patriae, «отца страны». Для большинства граждан он был не гарантом согласия, а палачом, беспощадно отомстившим убийце приемного отца кровавой расправой над политическими оппонентами. Если Август и возьмется построить монумент Согласию, то это произойдет за пределами Рима, где меньше риска быть обвиненным в лицемерии и больше консенсуса. Разве можно найти лучшее место для воспламенения духа примирения, чем разрушенная цитадель бывшего заклятого врага римлян?

В действительности не Августу, а его приемному отцу впервые пришла в голову идея восстановить Карфаген. Аппиан сообщает, что в 44 году во время битв с соотечественниками в Северной Африке Юлию Цезарю привиделось во сне, как плачет вся его армия. Пробудившись, он незамедлительно выпустил меморандум о необходимости заселить Карфаген {1289} . Сон толковался по-разному современными исследователями. Наиболее вероятной версией считается такое объяснение: армией были погибшие карфагеняне, поэтому восстановлением города Цезарь проявит dementia, милосердие, чем будет всю жизнь гордиться. Альтернативный вариант: армия символизировала римских ветеранов войны, тем самым подтверждая желательность заселения города в соответствии с популярной идеей земельной реформы Гракха {1290} . [390] Возможно, двоякое смысловое предназначение сна было преднамеренным: милосердие Цезаря адресовалось и погубленным карфагенянам, и собственным ветеранам. Хотя основание новой колонии и было поручено одному из помощников Юлия Цезаря — Стацилию Тавру, не имеется данных о каких-либо серьезных начинаниях [391] . Так или иначе, замысел восстановить Карфаген — город самого злостного врага Рима — доказывал и уверенность в своих силах режима Юлия Цезаря, и дух согласия, привнесенный Римом в Средиземноморье [392] .

Позорное убийство Цезаря в том же году помешало реализации североафриканского проекта, но в 29 году Август уже был готов к тому, чтобы заняться им всерьез. Судя по наброскам, город замышлялся грандиозный. Планировка улиц отличалась необычайной правильностью и точностью. Каждый квартал имел размеры 120 на 480 римских футов (35,5 на 142 метра), составляя в точности одну сотую стандартного римского земельного надела {1291} . Административный и религиозный центр создавался на вершине Бирсы, бывшей цитадели старого пунического города. Вершину холма украшали великолепные монументальные здания, базилика, храмы и форум. Новый город должен был символизировать не только могущество Рима, но и единство прежде враждовавших народов {1292} . Карфаген возрождался как Colonia Iulia Concordia Carthago, Карфагенская колония Юлия и Согласия — административная столица римской провинции Проконсульской Африки {1293} . Хотя и другие римские колонии были названы в ознаменование согласия, возрожденного кланом Юлиев, Карфаген, должно быть, вызывал особый душевный отклик в сердцах римлян [393] .

Парадоксально, но восстановление Карфагена потребовало более основательного разрушения древнего пунического города, чем совершенного Сципионом в предыдущем столетии. Для возведения монументальных зданий была срезана вся макушка холма и сооружена огромная платформа, на которой строилась центральная часть города. Свыше 100 000 кубических метров руин и породы были снесены на склоны Бирсы. На склонах холма римляне возвели подпорные стены и террасы, на которых впоследствии планировалось строить жилые кварталы. Новый римский Карфаген стал наглядным свидетельством стремления режима императора Августа к согласию и примирению. Под новым городом навсегда были погребены последние напоминания о грозном противнике.

Примерно в то же самое время, когда строился новый Карфаген, римский поэт Вергилий Марон писал свой шедевр, эпическую поэму «Энеида». Хотя его и нельзя назвать раболепным приверженцем режима Августа [394] , в произведении можно найти немало деталей, созвучных пропаганде деяний императора. Человеку, пережившему кошмары войны, свойственно надеяться на то, что при умном диктаторе наступит новый золотой век, а именно это, собственно, и было обещано громогласно режимом Августа {1294} . В «Энеиде» пересказывается знакомая история о нелегком путешествии Энея из Трои в Италию, где ему уготовано стать прародителем римлян. Но уже в начале поэмы мы понимаем, что Карфаген будет играть в этой истории более значительную роль, чем та, которую отводила ему традиция:

Пунические войны автора не особенно заинтересовали, но поэма тем не менее напоминает сиквел (или приквел) к известному повествованию о конфликте Энния {1297} . [395] Как и в произведениях Невия и Энния, в «Энеиде» вражда между Карфагеном и Римом предопределена богами, и у каждой из сторон имеется небесный заступник: Юнона покровительствует карфагенянам, а Венера, мать Энея, — троянцам. Однако «Энеида» существенно отличается от предыдущих римских поэтических эпосов. Вергилий дает новое и драматичное представление о предыстории этой вражды: роковой любви Энея и Дидоны, основателей римской и карфагенской рас. Хотя нечто вроде встречи между ними упоминается и в эпической поэме Невия, тему любовной связи впервые осветил Вергилий.