Шрифт:
Я смотрю на комнату и вздрагиваю, оценив ущерб.
— Прости за кабинет. Меня удивляет, что никто еще не прибежал на шум, который мы тут подняли.
Мебель сломана. Деревянные обломки смешались с битыми стеклами из окон. Вся коллекция из шкафов рассыпана по комнате. Единственное, что уцелело, — это камин, дрова в котором все так же продолжают гореть. Можно считать достижением то, что я в него не попала.
— Там почти не слышно, что происходит в этой части дома, — говорит он. — И я уверен, что нам помогла музыка. Никогда меня так не радовало решение матушки нанять оркестр. — Он смотрит под ноги, где лежит невидимая мне мертвая гончая. — По крайней мере они не смогли услышать его. Я был уверен, что этот проклятый вой разорвет мне барабанные перепонки.
Гэвин внимательно рассматривает мою рану.
Я говорю:
— На самом деле это был не вой — это сила гончей. Просто человеческие уши интерпретируют ее как звук… Ой!
Это он ткнул пальцем в чертову рану.
— Прости. Рана выглядит глубокой.
— Вот и не ройся в ней! — не сдерживаюсь я. — Она просто адски болит. У тебя есть сшивальщики?
— Матушка их не держит.
Я вздыхаю.
— Конечно же, не держит.
— Неужели тебя ничуть не беспокоит то, что случайный фейри атаковал нас и что ты истекаешь кровью в моем кабинете?
— Не беспокоит. Это не первые царапины, которые я заработала, и, уверяю тебя, далеко не самые худшие.
Он моргает.
— Знаешь, я не нахожу это достаточно утешительным.
— Я и не намеревалась тебя утешать.
Я отталкиваю его и нетвердо шагаю к перевернутой кушетке, чтобы присесть.
— Я рассказал тебе свой секрет, — говорит Гэвин. — Но ты свою тайну мне не открыла. Что еще ты скрываешь?
Он подходит и сжимает мою руку в перчатке. Я прикусываю губу, чтобы не закричать, потому что укусы болят невыносимо. Гэвин сует руку в карман брюк и достает носовой платок.
Он смотрит на меня, бинтуя рану.
— Разве это не гнетет тебя? — спрашивает он. — Мне было тяжело.
Мы играем свои роли, притворяясь людьми, которыми были когда-то. Мы оба неким образом сломаны, но разница в том, что я убийца. Во мне живет тьма, которой не обладает он.
— Я не могу сейчас об этом думать, — говорю я. — Если я…
Гэвин резко оборачивается к окну.
— О… — говорит он.
Слабый привкус имбирного хлеба и сладости щекочет мой язык.
— Деррик, — говорю я.
— Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь, — произносит Гэвин в пространство и смотрит на меня. — Это твой пикси, ты с ним и общайся.
— Деррик, покажись. Я тебя не вижу.
Деррик появляется в тот самый миг, когда Гэвин говорит:
— Что?
Пикси летит ко мне.
— Я ждал в саду, а потом мне показалось, что я услышал c`u s`ith, я прилетел сюда проверить и…
Он начинает лопотать на собственном языке, словно совершенно забыл, что нужно говорить на английском. Его крылья почти не видны и движутся с громким жужжанием.
— Повтори последнюю часть по-английски, — говорю я.
— Их там целая армия, — выпаливает он. — И они уже практически здесь.
Глава 18
Боль от ран исчезает почти сразу. Достаточно лишь обещания битвы, и словно мягкий свет струится по моему телу. Снова охота, снова погоня…
— Сколько? — спрашиваю я.
— Два десятка, — говорит Деррик. — Может, три.
Я на краткий миг закрываю глаза. Оружия, которого я взяла с собой, недостаточно для такого количества врагов.
— Найди Киарана и скажи ему, что мне нужна помощь. И постарайся не оскорблять его, когда будешь это говорить.
Деррик впервые не спорит.
— А как же ты?
Я подхожу к окну — легкому пути отступления теперь, когда расписные окна исчезли. Слава богу, кабинет Гэвина находится на первом этаже.
— У меня оружие неподалеку, еще больше в моем орнитоптере.
И там же я держу свой запас сейгфлюра. Киаран мог иногда отнять его во время тренировок, но в битве я ни разу еще его не теряла.
Деррик порхает у моего плеча.
— Они на Принцесс-стрит и движутся в этом направлении. Ты доберешься до площади Шарлотты?
— Очень на это надеюсь, учитывая, что у меня нет сейгфлюра, — бормочу я, примеряясь к подоконнику, чтобы выпрыгнуть в сад.
— У тебя нет…
— Не волнуйся обо мне. — Я на мгновение прижимаюсь щекой к его крыльям. — Лети.
— Будь осторожна, ладно?
Деррик сияет ярче, взлетая в ночь.
Я разрываю и без того разорванные платье и подъюбник, укорачивая их до уровня над коленями, где видны края панталон, чтобы ткань не сковывала мои движения. Излишки я бросаю на пол и сажусь на подоконник. Туфельки касаются высоких кустов под окнами.