– Напротив, говорите, – сказала Мод. – Ничто из того, что там говорится, (она указала на Сюберсо, Жакелин и Тессье), не могло бы так заинтересовать меня.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы так говорите… Видите, я даже не умею достаточно владеть собой, чтобы скрывать свое волнение! И так все, что напоминает мне что-нибудь приятное из моего прошлого, слишком волнует меня. Присутствие мое здесь после долгих, долгих месяцев… так живо напоминает мне четыре дня, проведенные в Сент-Аманде.

Мод перебила его:

– Я тоже не забыла их.

Они замолчали. Но взглянув на Шантеля, она испугалась пламени, которым горели его глаза.

«На сегодня довольно романа», – подумала она. И, предвидя страстные слова, готовые сорваться с его уст, она оборвала разговор, сказав громко, чтобы все слышали:

– Так решено, завтра в опере вы будете в нашей ложе? И Жанна, конечно, придет, да? Где же она, наша Жанетта? Нет, посмотрите, каково! Разговариваешь, начала осваиваться!

Жанна Шантель робко разговаривала с Гектором Тессье. Слова Мод сразу прервали только что начавшийся разговор, и девушка, вся красная, вернулась, как бы ища помощи, под крыло брата. Над ней немного посмеялись.

– Чем вы ее приручили? – спросил Максим, гладя рукою темные кудри сестры.

– Я говорил с ней о вас.

Гектор заинтересовался этим наивным существом, которое признал сразу совершенно отличным от мелочных созданий, прикрывающихся маской непорочности; он так много наблюдал их, но не из развращенности, а как любитель, для коллекции. Он осторожно, почти отечески выпытывал Жанну, говорил о ее брате, которого знал раньше, о Пуату, где они вместе жили; и девушка с доверием и искренностью, которые присущи всем робким людям, смотрела на него, как ребенок, который перестал бояться незнакомого. Она тихо, спокойно, непривычным к долгой беседе голосом, говорила о своем детстве, о девичестве, проводимом без веселья, без подруг, воспитанная матерью, обучаемая одним Максимом:

– О! милая моя! – сказал Максим, целуя ее в голову.

– Однако, – сказала, соскучившись этим Мод, – как же мы решили насчет завтрашнего вечера? У мистера Аарона и мистера де Сюберсо есть места, так же как у вас, господа, – прибавила она, обращаясь к братьям Тессье, – весь Париж ваш. Мадам де Шантель придет со своими дамами?

– Я буду обедать с вашими друзьями, мадемуазель, – отвечал Максим, недовольный, что Мод прекратила разговор несколько минут перед тем.

– Так что же! После обеда вы придете к нам, очень просто. Итак, решено, не правда ли?

Она смотрела на него мягко, и он согласился. Сюберсо притворялся, что не видит их, и показывал вид, что очень занять разговором с Полем.

Мадемуазель Шантель поднялась. Аарон поцеловал руку Мод. Было около семи часов, все начали прощаться.

Сюберсо подошел к Мод. Она сказала ему:

– Хорошо, я довольна вами. Можно простить ваше недавнее дурное расположена духа. Вы вели себя благопристойно.

– Это он? – спросил презрительно молодой человек, указывая на Максима.

– Да.

– Совсем провинциал.

Мод сухо возразила:

– Это очень порядочный человек, милый мой, и он много лучше…

– Меня?

Мод ответила:

– Лучше нас всех… Теперь убирайтесь, – прибавила она, – не вздумайте показать, что вы желаете остаться дольше всех. До завтра.

– Нет, – решил Гектор Тессье, в конце обеда с братом и Максимом, в ресторане Жозефа, – общество, в котором мы встретились с вами вчера, любезный Шантель, совсем не составляет исключения; молодые девушки, которые так ломались вчера перед мужчинами, смеялись над их двусмысленными шутками и сами отвечали им в том же духе – при вас они еще сдерживались – не представляют собою какого-нибудь исключения. Это современное праздное общество, а девицы эти – продукт его. Если Дора Кальвель бесспорно слишком… провинциальна, то все остальные дают прекрасный образчик дочерей веселящегося Парижа, сами родители которых не строги и легкомысленны, катаются в Булонском парке, посещают балы, театры, ездят в Трувиль, лечатся гидротерапией, играют в теннис, в кегли, между ними вы найдете девушек всех слоев общества… от гризетки до потомка лучшей исторической фамилии. Госпожа Реверсье, жена храброго Берринсона, благородного происхождения, бывшего чиновника министерства просвещения; хорошее положение и состояние. Мистер Аврезак, когда был жив, держал большую химическую фабрику в Везине; его вдова очень богата. Вы, разумеется, знаете прекрасное происхождение семьи Рувр; Жакелин прекрасно воспитана… нет, это ни в коем случае не смешанное общество, не отщепенцы, не полусвет. Сомнительными между посетительницами мадам Рувр можно считать разве маленькую Дору, все-таки хорошего рода, да, пожалуй, Сесиль Амбр, которая так и просится в героини Бодлера; однако, ее принимают везде, как фрейлину какой-то итальянской герцогини. И эта, и множество других, которых вы увидите, такой же продукт беспутного Парижа, как этот коньяк – продукт шарентского белого вина… Я мало люблю и то и другое, – прибавил он, опоражнивая свой маленький стакан.

Поль Тессье, медленно и внимательно выбирая сигару, заметил:

– Ну, вот, Гектор сел на своего конька. Он неистощим, когда заговорит о молодых девушках.

Максим, вообще говоривший мало за обедом и не имевший привычки курить, ответил:

– Но это очень интересная тема.

Слова Гектора затронули больное место его сердца. После вчерашнего визита он ушел взволнованный и как бы околдованный. Мод, такая прекрасная с нежными словами, напомнившими ему общность их воспоминаний, конечно, показалась ему безупречной, и именно такой, о какой он всегда мечтал. Но другие? Эти мяукающие кошки, имена и девические платья которых делали их поведение и разговоры еще более нестерпимыми? И между ними сестра, подруги Мод, только немного моложе её… И Мод слушает их, отвечает, может быть, разделяет их взгляды!.. При этой мысли в сердце честного солдата закипало страшное раздражение против этих людей, этого Парижа, который мог осквернить чистую душу его избранницы, которую он не переставал страстно любить с первого же дня их встречи своей сильной душой; разлука с Мод не только не уменьшила этой любви, но еще более разожгла, раздула его страсть. Потом он утешал себя мыслью, что Мод, может быть, оставалась непорочной в этом мире глупости, жила в нем, не понимая его, подобно сестре его Жанне, которую вчера нисколько не коробило все виденное, слышанное. О, ужасная тайна! Как проникнуть эту жестокую тайну?.. Как убедиться?.. Он слушал Гектора с мучительным желанием и страхом узнать истину.

Но Гектор очень осторожно избегал говорить о Мод; как светский, веселый человек, он говорил обо всем вообще, не затрагивая никого. Несколько раз старший брат вставлял какое-нибудь остроумное, ироническое замечание.

– Видите ли, – продолжал Гектор, – дело в том, что в Париже уже лет пятнадцать как произошли два события… два очень важных события, два «краха», сказал бы мой брат, которые ни малейшим образом не отозвались у вас, в вашем Везери, мой друг, решительно ничем не отозвались среди ваших полей, охотничьих собак и фазанов…