Максим поверил тому, что говорила Мод и успокоился. На этот раз его сердце было отуманено любовью.

У нижних ступенек, у правого крыла здания, экипажи, один за другим быстро подъезжая к подъезду, скрывали за своими дверцами элегантных посетителей Оперы, закутанных в шубы, в плащи, в ротонды, в накидки, обшитые дорогими махами.

В карету мадам де Рувр, – один из тех великолепных экипажей, в прекрасной упряжи, которые парижские кучера держат специально для найма богатым иностранцам – сели Жанна и ее мать, которых Рувры должны были довезти до их отеля «Миссионеров».

Максим один шел пешком… Гектор затерялся в толпе, и он не стал искать его. Ему приятно было остаться наедине со своим счастьем. Он шел, сам не зная куда, по улицам города, на которых стоял шум от разъезда публики из театров, и этот шум становился меньше и глуше по мере того, как Максим углублялся в пустынные кварталы левого берега. Когда он вернулся в отель, довольно поздно, он против обыкновения, не зашел поцеловать спящую Жанну.

Все прошедшее было отнесено на задний план волнами настоящего. Когда Максим остался один в своей холодной, неприветливой комнате «миссионерского» отеля, он кинулся в кресло и вслух проговорил слова, передававшие состояние его души:

– Ах! Когда любишь женщину так, как я люблю эту, надо было бы знать ее ребенком, совсем ребенком, и из года в год воспитывать ее как сестру!

Редкие из домов на бульваре Haussmarm, между avenue Pereier и улицей де Корсель, не имеют двух выходов для хозяйственных потребностей квартирантов на тихую улицу Baume. Квартиры, в домах этой улицы заключают в себе одно редкое для Парижа преимущество: их окна выходят в сад, принадлежащий отелю «Де Сегюр», роскошные поляны которого оканчиваются в нескольких шагах от улицы де Корсель. Этот царственный сад, на который давно уже покушаются разные инвесторы общественных зданий, весною населяется соловьями, как деревенский помещичий парк; зимой высокие деревья, часто покрытые инеем, точно обернутые ватой, скрывают своими ветвями, оголенными от листьев, дома соседней улицы La Boetie и заставляют совершенно забывать о близости шумной и деловой части Парижа – квартала Сен-Оноре.

Жюльен Сюберсо уже четыре года занимал квартиру в этой удачно расположенной местности. Помещение его находилось в небольшом особнячке, вероятно оно было приспособлено для холостой квартиры какого-нибудь аристократического сынка, имело свою лестницу и удобный отдельный выход на улицу Бом. Этот особнячок всегда отдавался отдельно, так как большой главный дом мог обходиться без него.

Когда Жюльен в первый раз приехал в Париж, в восемьдесят пятом году, из своей родной провинции из городка департамента Оды, он занимал должность секретаря мистера Аскена, богатого владельца виноградников в окрестностях Лиму, избранного депутатом от своей провинции. Жюльен, двадцати одного года от роду, был последним мужским потомком одной из самых древнейших фамилий в его стране. Он знал цену своей красоте и своим способностям и страдал от недостатка средств. Решившись заранее на всякие сделки, вооружившись гордостью, не допускающей чужого суда, он вступил в Париж подобно этим чудным химерическим Бальзаковским героям, которые объявляли городу: «Ты будешь мой!».

Но с тех пор много утекло воды: прошли времена Tiller Rubempre. Париж уже больше не составляет феодальной жертвы, которую могут поделить между собой смелые авантюристы; теперь это раздробленное на тысячу частиц поле, где каждый демократ ищет утоления голода. Растиньяку теперь имя легион; совесть уже не терзает никого, и если фортуна изливает свои блага на одного, это значит, что обиженный ею не был достоин ее. Притом Жюльен, действительно красивый, обольстительный, был только наполовину Растиньяком: он сам слишком любил женщин. Непреодолимые страстные влечения парализовали в нем его победные проекты. До встречи с Мод он был просто очень изящным южанином, который нравился женщинам. Он вел довольно широкий образ жизни, благодаря удаче в картах и щедрости Аскена, который снисходительно относился к нему, так как депутат, несмотря на свои шестьдесят лет, все еще жуировал, и конечно, скрывал свои похождения от своих католических избирателей департамента Оды. И квартира на улице Бом (шла нанята и оплачиваема Аскеном на имя его секретаря, который жил в ней с обязательством от времени до времени предоставлять ее в распоряжение депутата. Жюльена де Сюберсо представлял Руврам Поль Ле Тессье, бывший, в то время, еще депутатом Шорша, а впоследствии сделавшегося сенатором. Он знал де Рувра по баккара и ужинам в обществе девиц. Господин де Рувр, высокого роста господин, с седыми баками, прекрасными манерами, считался богатым человеком, не ведавшим, однако, насколько истощилось приданое его жены, Эльвиры Гернандец, благодаря его игре и женщинам, с тех пор, как он со своей семьей переселился в Париж. Когда Жюльен сказал себе: «я женюсь на Мод», он еще думал, что действует согласно своей программе обогащения и победы, а на самом деле Мод сразу покорила это слабое сердце авантюриста.

Она завладела им силой своей красоты, величием своей грации; а главным образом подчинила его себе потому, что он нашел в ней то, чего не доставало ему и чего он так желал: горячую, беспощадную, решительную душу, способную, во что бы ни стало, победить жизнь и попрать толпу. В восемнадцать лет Мод уже знала, что была разорена и могла только ожидать наследства от дяди со стороны матери. Уже с самого детства научившись завлекать мужчин, она узнала также, чем удержать их и довести до женитьбы при таком ничтожном приданом как её. Но два раза испытала она неприятность флирта, разнесшегося по Парижу и имевшего результатом исчезновение жениха, когда он узнал о состоянии невесты. Она возненавидела отца за свое разорение и распространила свою ненависть и на тех честолюбцев, которые хотели только позабавиться ее красотой и похвастаться оказанным ею предпочтением. С тех пор замужество являлось для нее страною, которую надо взять силой и хитростью. При таких-то обстоятельствах и встретились она и Жюльен, как два вооруженных противника.

Общество сгруппировалось, так сказать, вокруг них, с любопытством собираясь посмотреть на предстоящую борьбу. Казалось очевидным, что они, составляя самую красивую в Париже пару, должны непременно сойтись и влюбиться друг в друга; их вкусы, характеры, происхождение, изящная наружность так подходили, что глядя на них, не было места даже зависти. Сама судьба, как будто помимо их воли, сводила их, и они скоро подчинились этой фатальности, несмотря на протест их возмущенного существа. Жюльен был более ослеплен, и совершенно поддался власти Мод; но и Мод была до крайности раздражена такой непредвиденной развязкой и вынуждена была сознаться, что и она побеждена, не устояв против поцелуя мужчины, которому, несмотря на это, не хотела принадлежать. Она жестоко отплатила ему за свою слабость, объявив, что выйдет замуж, когда захочет, что ему она дает, некоторым образом, временные права на нее, и она отдалась ему наполовину. Жюльен покорился; он любил ее. Так и быть! Он будет не настоящим любовником этой восхитительной девушки до тех пор, пока она не выйдет замуж… за другого; он останется ее любовником и на другой день ее свадьбы. Это послужит платой за существующие условные законы светской жизни, мешающие их счастью. Это будет местью за его исковерканную настоящую жизнь.

С того года, когда они встретились в первый раз, различные неудачи озлобили их еще больше, и в них окрепло намерение действовать сообща против общества, от которого они страдали. По совету Мод, мать ее добилась развода; несколько месяцев спустя мистер Рувр умер и по ликвидация его дел, у вдовы оказалось тысяч шестьдесят франков и по двести тысяч у Мод и Жакелин. Живя вместе, три дамы могли не отставать от равных им по положению в свете и не растрачивать совершенно своего состояния. Но Мод не желала изменять роскоши, которой она еще так недавно пользовалась. Ей понадобилось огромное помещение, трое слуг, выезд в две тысячи франков в месяц. Когда не доставало на это процентов, Мод, не задумываясь, добавляла из своего капитала, потому что не хотела разорять мать, а Жакелин была очень практична и скупа. Но что за беда! Мод так верила в будущее и шла к разорению совершенно спокойно. Последующие обстоятельства едва не оправдали ее надежды. Один молодой румынский дворянин, страшно богатый, граф Кристеану, влюбился в нее до того, что сделал предложение через неделю после первой встречи и, получив согласие, отправился на родину за разрешением родителей. Случилось так, что он неизвестно из-за чего поссорился с одним клубным товарищем и был убит на дуэли ударом сабли. Мод носила траур. В те дни Гектор Тессье сделал замечание: «Любовь к этой женщине всегда будет сопровождаться драмой».