– Нет, моя крошка. Исходя из его полезности для моей маленькой девочки.

– Что же, он бесполезен.

– Именно об этом я и твержу! – сказала Дорабелла. – И ты все равно на меня окрысилась. Наведи же порядок в своей голове, милая моя Калибан!

При этих словах Дорабелла взорвалась смехом, и, вопреки своей воле, Алессандра засмеялась вместе с нею. Девушка настолько разозлилась на себя за этот смех – и на Дорабеллу за то, что заставила ее смеяться, – что выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Или, скорее, попытавшись хлопнуть: доводчик подхватил дверь и закрыл ее довольно мягко.

«Бедняжка! Вечно все идет не так, как ей хочется.

Добро пожаловать в реальный мир, милая. Когда-нибудь ты поймешь: то, что я влюбила в себя Квинси, – это лучшее, что я для тебя сделала. Потому что для тебя я делаю все. И все, что прошу в ответ, – поддержать меня и воспользоваться теми возможностями, которые я тебе открываю».

Валентина постаралась войти в комнату размеренным шагом, оставаясь совершенно спокойной. Но она испытывала к Эндеру такое отвращение, что едва могла сдержаться. Парень был настолько занят тем, чтобы быть «доступным» для всех новых колонистов и старых поселенцев, ответами на вопросы, болтовней о том, что он никак не мог запомнить из получасовых встреч два года назад, когда он уставал настолько, что едва мог говорить. Но когда его пытался отыскать кто-то из тех, с кем у него были глубокие личные отношения, найти его было решительно невозможно.

Точно так же он отказался писать родителям. То есть не то чтобы отказывался. Он всегда обещал написать. А потом просто… не писал.

В течение последних двух лет он обещал – если не прямо, то подразумевая, – что, если бедняжка Тоскано-младшая в него влюбится, он не будет против. А теперь девушка с матерью спустились на поверхность планеты, «погулять и осмотреться». Очевидно, Алессандру интересовал только один вид – на Эндера Виггина. Но его нигде не было.

Валентина была сыта по горло. Мальчик и правда мог быть смелым и храбрым в тех случаях, когда не приходилось что-то предпринимать в эмоционально сложных ситуациях. Он мог избегать встреч с Алессандрой и, может быть, полагал, что это само по себе некое достаточно явное послание, но он должен был с ней поговорить! Должен хотя бы попрощаться. Не обязательно нежно и ласково, но это необходимо сделать.

В конце концов Валентина нашла Эндера в помещении ансибля на станции ксенобиологов. Он что-то писал – возможно, письмо Граффу или кому-то столь же далекому от их жизни в новом мире.

– Тот факт, что ты сидишь здесь, не оставляет тебе возможности оправдаться, – сказала Валентина.

Эндер посмотрел на нее. Судя по его лицу, он был искренне озадачен. Собственно, он и правда мог не притворяться: по всей видимости, все мысли об Алессандре вылетели из его головы полностью, и он понятия не имел, о чем говорит Валентина.

– Ты просматриваешь почту. Это значит, ты получил список пассажиров челнока.

– Я уже встретился с новыми колонистами.

– Кроме одной.

Эндер поднял бровь:

– Алессандра больше не колонист.

– Она тебя ищет.

– Она может кого угодно спросить, где я, и ей скажут. Это не секрет.

– Она не может спрашивать.

– И как тогда она рассчитывает меня найти?

– Не устраивай здесь свой глупый спектакль! Я не такая идиотка, я не верю, что ты настолько глуп, даже если ты ведешь себя настолько глупо, насколько вообще возможно.

– Ладно, про глупость я услышал. Можно конкретнее?

– Ты демонстрируешь невероятную глупость.

– Я не о степени, сестренка.

– Эмоциональную тупость.

– Валентина, – сказал Эндер, – а тебе не приходило в голову, что я знаю что делаю? Не могла бы ты хоть немножко верить в меня?

– Я считаю, что ты избегаешь эмоционально сложной конфронтации.

– Тогда почему я не прячусь от тебя?

Валентина не могла решить, что сильнее: дополнительная порция раздражения того, что по ней ударили ее же оружием, или небольшое облегчение оттого, что он счел конфронтацию с ней эмоциональной. Собственно, она не была так уж уверена в том, что приперла его до такой степени, что их конфронтация стала эмоциональной – уж точно не с его стороны.

Эндер бросил взгляд на часы на мониторе компьютера и вздохнул:

– Что же, как всегда, твое чувство времени безупречно, даже если ты сама об этом не подозреваешь.

– Если б ты хотя бы намекнул, – сказала Валентина.

Эндер поднялся и, к ее удивлению, оказался выше ее. Валентина замечала, что он вытягивается, но у нее нигде не щелкнуло, что он обогнал ее в росте. И дело тут отнюдь не в толстой подошве – сейчас он был босиком.

– Вэл, – мягко сказал он. – Если бы ты наблюдала за тем, что я говорю и делаю, тебе стало бы многое понятно до очевидности. Но ты не анализируешь. Ты видишь что-то такое, что не выглядит правильным, и, минуя этап размышлений, автоматом получаешь вывод: «Эндер делает что-то не то, и я обязана его остановить».

– Я думаю! Анализирую!

– Ты анализируешь тут всех и каждого. Поэтому твоя история Боевой школы настолько чудесна и правдива.

– Ты ее прочел?

– Ты дала ее мне три дня назад. Разумеется, я ее прочел.

– И ничего мне не сказал.

– Это наша первая встреча с тех пор, как я дочитал книгу. Вэл, прошу тебя, включи мозги!

– Не смотри на меня свысока!

– Ощущение, что на тебя смотрят свысока, – это не умозаключение, – сказал он, и в его голос наконец прорвалось раздражение. Валентина почувствовала себя несколько лучше. – Не суди меня до тех пор, пока не поймешь. Ты не можешь меня понять, если уже вынесла суждение. Ты считаешь, что я плохо обошелся с Алессандрой, но ты не права. Я обошелся с предельной добротой. И собираюсь спасти ее жизнь. Но ты не можешь поверить, что я поступлю правильно. Ты даже не задумалась над тем, какой поступок правилен, прежде чем решила, что я его не совершаю.