Только мама его понимала. Время от времени Ханна настаивала на том, чтобы он шел с другими детьми, отложив в сторону любую работу. Но было слишком поздно. Подобно птенчику, которого подержал в руке ребенок и перья которого стали пахнуть человеком, Абра был будто заклеймен. Со стороны сверстников отторжения не было, они просто не считали его своим. Попытайся он влиться в их группу, для всех это показалось бы столь же неуместным, как если бы кто-нибудь из взрослых стал настаивать на том, чтобы принять участие в их играх. Это все порушило бы. И особенно потому, что Абра был втайне убежден: в детских играх он был бы очень-очень плох. Когда он был маленьким и пытался что-то строить из кубиков, то часто плакал. Ведь эти постройки могли продержаться совсем недолго – другие дети разрушали их. И эти дети, казалось, совершенно не понимали, что он возводит свои строения вовсе не для того, чтобы посмотреть, как рушится построенное.

Этой особенностью Абры объяснялось его отношение к прилету Эндера. Эндер Виггин был губернатором, и все же он был молод, ему было столько же, сколько По. Взрослые говорили с Эндером так, словно он был одним из них. И даже так, словно он был старше их. Они шли к нему с проблемами, чтобы он их разрешал. Они выкладывали ему суть своих споров и ждали его решения, слушали объяснения, задавали вопросы, приходили к тому, чтобы принять его точку зрения.

«Я похож на него, – думал Абра. – Взрослые консультируются со мной насчет механизмов точно так же, как консультируются с Эндером насчет других проблем. Они стоят и слушают мои объяснения. Делают то, что я им говорю, чтобы исправить проблему. У нас с ним одинаковая жизнь – мы, в сущности, не дети. У нас нет друзей.

Ну конечно, у Эндера есть сестра, но она странная затворница, которая день-деньской может сидеть взаперти, выходя только на утреннюю прогулку летом да полуденную прогулку зимой. Говорят, она пишет книги. Все взрослые ученые пишут статьи и отсылают их на другие планеты, а потом читают журналы и книги, которые приходят оттуда. Но то, что пишет она, – это вообще никакая не наука. Это история. Прошлое. Что в нем такого важного, когда в настоящем надо так много всего сделать, столько всего открыть? Не может быть, чтобы Эндера интересовали такие вещи».

Абра даже не мог представить, о чем они между собой разговаривают. «Сегодня я дал Ло и Амато разрешение на развод». – «Это случилось сто лет назад?» – «Нет». – «Тогда меня это не интересует».

У Абры тоже были братья и сестры. По хорошо с ним обращался. Все они хорошо с ним обращались. Но они с ним не играли. Они играли друг с другом.

И это нормально. Абра не хотел «играть». Он хотел делать что-то настоящее, значимое. От починки машин и создания вещей он получал не меньше удовольствия, чем они от своих игр, шутливых драк и игры в вышибалу. И сейчас, когда мама сказала, что ему не нужно больше ходить в школу и его перестали высмеивать за то, что он не умеет читать и писать, Абра свободное время тратил на то, чтобы всюду следовать за Эндером Виггином.

Губернатор Виггин его замечал: иногда говорил с Аброй – время от времени что-то объяснял; столь же часто задавал вопросы. Но по большей части он позволял Абре болтаться рядом, а если другие взрослые, говорящие о серьезных делах, временами бросали взгляд на Абру, словно спрашивая Эндера, почему с ним этот ребенок, Эндер просто игнорировал их молчаливый вопрос, и уже скоро они общались так, словно Абры и не было.

Так что, когда Эндер отправился в экспедицию в поисках подходящего места для приземления нового корабля и основания еще одной колонии, никому и в голову не пришло, что Абра с ним не пойдет. Однако отец отвел Абру в сторонку и поговорил с ним.

– Это серьезная ответственность, – сказал он. – Ты не должен предпринимать никаких опасных действий. Если с губернатором что-нибудь случится, твоей первой задачей будет сообщить мне по спутниковой связи. Ваше местонахождение будет отслежено, и мы немедленно отправим помощь. Не пытайся справиться самостоятельно, не оповестив сначала нас. Ты понял?

Разумеется, Абра понял. Для отца Абра был просто подстраховкой. В совете матери прозвучало чуть меньше пессимизма насчет роли Абры.

– Не спорь с ним, – сказала она. – Или хотя бы сначала выслушай и лишь потом спорь.

– Конечно, мам.

– Ты говоришь «конечно», но ты не очень-то хорошо умеешь слушать. Абра, ты всегда уверен, будто знаешь наперед, что скажут люди. Ты должен давать им договорить, потому что иногда ты бываешь не прав.

Абра кивнул:

– Я буду слушать Эндера, мам.

Она закатила глаза – хотя на других детей кричала, когда они так разговаривали с нею.

– Да, думаю, его ты слушать станешь. Один только Эндер достаточно мудр, чтобы знать больше, чем мой Абра!

– Мам, я не знаю все.

Как можно достучаться до нее, чтобы она поняла, – он становился нетерпеливым, лишь когда взрослые считали, что разбираются в машинах, а сами не разбирались. В остальных случаях он вообще не говорил. Но поскольку в большинстве случаев взрослые думали, будто знают, что не так с поломанной техникой, и в большинстве случаев ошибались, почти все его разговоры с ними заключались в том, что он их поправлял или им противоречил. Или игнорировал. О чем еще ему было говорить со взрослыми, кроме как о машинах? А в этом Абра разбирался лучше их. Однако с Эндером разговоры почти никогда не шли о машинах, речь шла обо всем, и Абра все впитывал.