– Дай мне поспать, дорогой, я устала за сегодня, а завтра у меня еще выступление с оркестром. Всё, я засыпаю счастливой. А тебя завтра ждет подарок. Как это какой? Рождественский, прямо с утра!

Рождественский подарок прямо с утра – это были звуки аллегро Моцарта. Под эти звуку Петр и проснулся. Сразу понял: это Джузеппе играет для него в гостиной, это Джузеппе, а Биче не забыла, чтобы так и вышло – так, как он хотел, как мечтал: чтобы просыпаться под звуки этой музыки, чтобы так начинался день, и чтобы так было всю жизнь, и тогда ничего плохого или страшного никогда не случится. Он понял: Биче и Джузеппе. Значит, ничего плохого или страшного не случится никогда…

Вскоре после позднего завтрака (позднего, поскольку сегодня выходной и все как-то расслабились, заспались) Петр на машине Биче отвез Джузеппе на вокзал и посадил на скоростной поезд до Вероны, откуда на автобусе юноша доберется до Леньяго, чтобы провести дома рождественские каникулы. Проводил, купил себе там же, на вокзале, билет до Триеста на 7-е января и вернулся домой (домой! – как странно утверждать в себе это слово, это понятие применительно к себе). В спальне перед большим зеркалом во весь рост Биче примеряла вечернее концертное платье, в котором сегодня собиралась играть. Петр уселся в кресло и стал наблюдать.

– Уйди, пожалуйста, я полуодетая, мне неловко!

– И это после того, что ты вытворяла ночью?

– Ночью я вытворяла, а сейчас примеряю. Уйди!

– Ни за что! Мне нравится. Разве тебе не нравится, что мне нравится любоваться тобой?

– Нравится, но ночью. А сейчас я репетирую.

– Что – позы в новом платье?

– Петя, ты gonzo!

– Кто-кто?

– Ну, то есть смешной дурак, вот ты кто! Я не позирую, а играю в голове мою партию флейты для концерта Вивальди фа-мажор. Это большая флейта, а не моя привычная пикколо. Волнуюсь немного. Но всё будет хорошо. Сегодня и всегда. А сегодня – Антонио Вивальди, флейта. Это Венеция и Бог. Ведь Вивальди родился в Венеции и всю жизнь оставался священником. Священник-композитор, вот такое чудо, правда? Флейта Венеции… Вечером услышишь.

– И увижу?

– А как же! Я же буду впереди оркестра. Представь: темнокожая женщина в глубоко декольтированном платье с серебряной флейтой у губ. И на это чудо ты будешь глядеть, не заплатив, кстати, ни одного евро! Тебе везет, идальго!.. И все-таки уйди, ты мне мешаешь, не могу сосредоточиться при тебе. Пе-тя, ну, уходи к дьяволу!..

Так и пошла его жизнь в эти рождественские дни – музыка с утра и почти до ночи, а ночью… А что, ночью – разве не музыка опять же? Он вспоминал старика Антонио, его рассуждения о том, что музыка – это состояние на всю жизнь, как и истинная любовь, которая тоже состояние на всю жизнь, и счастливец тот, кому Бог дал понимать это, ну уж если не понимать, то хотя бы чувствовать такое, пусть бессловесно, глухонемой душой. Я понимаю, сказал себе Петр, я счастливец. Старик Антонио указал мне путь, верный путь в лабиринте, а возникшая там Биче дала руку и повела за собой. Не было солнца, только масляные факелы горели на стенах, и темные провалы ходов открывались вправо-влево, но меня вели верно, вели и ведут.

Новогодние дни провели в Бергамо, втроем, вместе с Джино. Вот такой подарок от Биче, это она заранее организовала, забронировав там двухкомнатный номер в отеле, с 31 декабря по 3е января. Утром 31-го и отправились туда на машине, а это всего в сорока минутах езды от Милана, у самого подножия Альп. Истинная Ломбардия, говорила Биче, ведя свою «ауди» и кивая на заснеженные горы слева, а сам Бергамо, безусловно, один из красивейших городов Ломбардии, вот увидишь: городок, окруженный крепостными стенами, башни, башни, купола церквей – и всё это на фоне гор, а отель, где мы будем жить, называется «Доницетти-отель».

И продолжила, улыбаясь, но с иронией:

– Тебе известно, невежда-идальго, кто такой Доницетти? Ну, в общих чертах, понятно, что с тебя взять! Значит, Гаэтано Доницетти – наш великий композитор девятнадцатого века, автор знаменитых опер. Например, «Любовный напиток» – знаешь такую? Ну, ясно, ясно!.. А родился Доницетти именно в Бергамо, где и умер, кстати, и похоронен там же в базилике Санта-Мария-Маджоре, рядом со своим первым учителем Симоном Майром, это ты увидишь, Петя, я покажу, и ты Джино, тоже увидишь. Историю надо знать, а историю музыкальной Италии прежде всего, понял, Джино! Э, как ты говорил, Петя? Французы предпочитает говорить о политике, а итальянцы – об искусстве, так? Ну, вот мы и говорим.

– Я сказал – об искусстве и футболе, – поправил Петр.

– Ну, это мужчины о футболе…

Новогоднюю ночь провели в ресторане своего отеля. Ну не всю ночь, а только до двух часов, потому что Джино положено было спать, и так уж мамочка смилостивилась – позволила сыну просидеть в ресторане так долго. Ели, пили, слушали музыкантов, общие тосты, разноголосую речь всяких туристов – любителей горных лыж и прочих праздных путешественников. В общем, хорошо было, а Джино так и вовсе чувствовал себя совсем взрослым, ибо ему позволили выпить глоток шампанского, а затем объедаться мороженым «страчателла» (кстати, действительно вкусная штука это знаменитое итальянское мороженое из сливок и тертого шоколада). Но в два часа ночи всё это кончилось – поднялись к себе в номер, Джино улегся в своей комнате, а взрослые еще сидели у себя за маленьким столиком и попивали купленное в баре вино. Хорошо им было.

В следующие дни гуляли по городу и окрестностям, посетили близлежащие горнолыжные базы, полюбовались на горные трассы и спуски, поднялись на подъемнике аж почти на две с половиной тысячи метров. Там слепило солнце, слепил снег, и лучше всех было Биче, поскольку она не забыла прихватить из дома темные очки и красовалась в них – темнокожая женщина в темных очках на фоне сверкающей белизны. Петр ее такой и сфотографировал, попросив в тот момент улыбнуться, чтобы еще засверкали ее зубки. Стоит, улыбается, обняв Джино, тоже улыбающегося. Мама и сын – мулаты на фоне заснеженных гор… Еще гуляли по здешнему природному парку, огромному, хвойному, среди холмов. Сей парк, оказалось, так и называется – «Природный парк Бергамских холмов», Parco naturale dei colli di Bergamo.