Прочтя это, Петр подумал: «Да уж, история!» А еще подумал, как его семейство в свое время упас Господь: ведь если бы прознали про брата прабабки Лоры, фашиста Грациани, то всех бы и расстреляли к чертовой матери… Ладно, усмехнулся, бывает везение и нам, грешным. Потом сбросил присланные фото на флэшку и на следующий день распечатал их у себя в офисе. Один из этих снимков, лучший, поставил на письменном столе вместо Моники Беллучи. Это его Биче.

Поскольку они обменялись электронными адресами, то теперь можно было переписываться. Что они и делали. Где-то раз в неделю. То он писал, а она отвечала, то наоборот. Например, это:

«Знаешь, будучи летом в Вероне, я долго размышлял, глядя на бронзовую статую Джульетты: прикоснуться к ее груди или нет? Как сообщил экскурсовод, если коснуться, то в любовных делах будет сопутствовать только удача. Но тогда я так и не сделал этого, не коснулся, потому что не верил в приметы и поверья. А вот сейчас – коснулся бы: хочу, чтобы была удача, с тобой».

«Так в чем проблема? – отвечала Биче. – И зачем ехать в Верону? И зачем статуя с бронзовой грудью? Есть живая грудь, моя. Касайся – и будет тебе удача. Касайся, целуй, ласкай – разве она тебе не понравилась? По-моему, вполне хороша».

Он подумал: Беатриче с грудью Джульетты – романтическая классика прошлых времен, вот что ему досталось, ему, который давно не романтик. Да и кто он вообще, стоит разобраться. Интересно, что сказала бы Биче, если б его давно знала или знала всё?

И вскоре прочел:

«Ты обо мне уже столько знаешь, а я о тебе – ничего. А хочется».

Ответ был тоже очевидным:

«Так приезжай в Москву. Увидишь, как я живу, потом с родителями познакомлю, они обо мне такое порасскажут! И вообще пора нам увидеться, а то мне… по ночам особенно».

«А если тебе найти замену – по ночам?»

«Отпадает. И не потому, что мучительно храню верность, а потому что к другим не тянет».

«Какое совпадение! Мне тоже – по ночам. И тоже к другим не тянет».

«Тогда надо увидеться. Я у тебя был уже два раза, пора тебе нанести мне ответный визит. А если серьезно, то так: у меня на службе дела, дела, до отпуска далеко, поэтому придумай что-нибудь, чтобы вырваться в Москву. Ну, хоть на неделю. Биче, как?»

«Подумаю. Пока не знаю, хотя очень хочется. У меня же теперь два мальчика – Джино и Джузеппе. С осени они начнут ходить сразу в два места – в обычную школу и музыкальное училище при консерватории. Будут сдавать туда вступительные экзамены. Это такое волнение для меня! Хотя в Джузеппе я не сомневаюсь, он действительно очень талантлив и уже многое может на фортепьяно и клавесине, а вот успехи шестилетнего (скоро семилетнего) Джино скромнее, но надеюсь, он тоже сдаст. Так что будут ежедневно трудиться уже вне дома, но хорошо, что оба вместе – в одной и той же школе и консерватории. По утрам, кроме выходных, буду отвозить их на машине. В общем, с осени будет некоторая суета. Но нормально. А пока подумаю насчет визита к тебе. Правда, очень хочется. Ты уехал, и я будто осиротела. Вдруг! Даже не думала, что так будет… А вот что еще, Петя! У нас говорят и пишут, что в Москве страшно, убийства на улицах, террористы, а полиция может схватить кого угодно. В общем, сплошной произвол. Это так или не так? Или наша пресса… Нет, я не боюсь, но все-таки?»

Про то, что Биче будто осиротела после того, как он уехал, знать было приятно, а вот про то, что творится в Москве… И опять вспомнил Пушкина, его фразу про презрение к отечеству, но досаду, когда об этом говорят иностранцы. Поэтому в ответ написал так:

«Эгоисту приятно, что без него ощущают сиротство, но дом, где он родился и продолжает жить, ему все-таки мил, хотя и раздражает иногда. Чего только в истории не бывает, ты сама так сказала. Тебе нечего бояться, приезжай. Ты сообщила о возможной суете осенью, а ведь сейчас у нас весна, впереди лето. Так что решай, что и как, я тебя жду».

Сидя вечерами за письменным столом, он поглядывал на фото Биче и думал о ней. А если разобраться, не столько о ней, сколько о своем отношении к этой женщине. Он ее полюбил – да, несомненно, – но все-таки было что-то такое, что будто бы не позволяло отдаться этому чувству целиком, совершенно, раствориться в любви до конца, как случалось в период романтической юности. Петр не мог понять, в чем дело. Шли дни, он возвращался к этим мыслям, пытался найти причину. Вот первая Биче, вот вторая, внезапно изменившаяся к нему, уже не иронично-категоричная, не раздраженно-заносчивая, а улыбчивая, потом нежная… Вот они вместе ночью… Вот она рассказывает ему о себе – такое рассказывает, о чем, по ее словам, никогда никому не говорила, даже дедушке Антонио, а ведь он, старик, всю жизнь был ее главным другом…

И, кажется, понял: да-да, тот ее рассказ – о встрече на озере Гарда с тем самым политиком, который христианский демократ (из ОХД, так?), с будущим отцом Джино. Вот в чем дело – тот рассказ Биче! Ревную, что ли, подумал? И вскоре понял: дело отнюдь не в ревности к ее прошлому, а в самой Биче, в ее отношении к происшедшему, к ее внезапной связи, к этому сорокалетнему мужчине из ОХД, затем члену парламента Италии.

Какой рационализм, какая прагматика! Да, будучи двадцатилетней девицей, безумно влюбилась с первого взгляда, отдалась, а затем… затем обуяла гордость: ах, для тебя, женатого, идущего во власть политика, самое главное – это репутация, кристальная биография? Тогда я сама, сама! И даже не сообщила, что беременна. Да, сама, пошел к черту, любимый, оставайся при своей семье и политике, я сама, всё, забудь! И так и сделала: перестала ему звонить, сохранила беременность, родила, воспитывала Джино, всё сама, только старик Антонио помогал ей.

Да, так, однако же не забывала о папаше мальчика. Но в каком смысле не забывала? Шли годы, а помнила его фразу: «Если тебе что-то надо…» И вот – понадобилось: возникли критические моменты, два раза так было. Звонила, обращалась с просьбами. Два раза: чтобы помог устроиться в Миланскую консерваторию и когда заболел дед Антонио. И тот мужчина-парламентарий помогал. Дело не в нем (может быть, помогал из трусости – боялся, что откроется давняя история с любовницей, если она начнет его шантажировать? Хотя хочется верить в светлое – в то, что делал он так чистосердечно), дело не в нем, а в Биче. Она не забывала: в критические моменты использовала старую связь, высокое положение бывшего любовника. Как это она сказала тогда Петру? Что за любовь надо платить? Кажется, так: «Пусть платит! Берегущий свою репутация женатый мужчина, пусть платит за ночи с красавицей-мутаткой, которая до него была девственницей, за ребенка, которого он заделал и о котором не знает, за вранье про любовь… Мамма миа, любовь! Да если б любил, как-то объявился бы!»