Время до полудня пятнадцатого декабря немцы провели вполне спокойно. А вот где-то после часа дня по всей территории немецкой дислокации начались обстрелы постов немецких войск и полицаев, а также нападения на патрули, отдельные автомобили и небольшие гужевые обозы. Начались большие проблемы с проводной связью. Все это привело к тому, что к исходу дня двести седьмая охранная дивизия потеряла в подобных стычках порядка четверти личного состава, а ее подразделения оказались раздерганы по множеству «горячих точек» без особенной пользы для дела.

Кроме того, вследствие подобных нападений и нанесенных ими потерь, а так же воцарившейся в тылах восемнадцатой армии нервозности, в районе будущей операции практически полностью остановилось передвижение автотранспорта, а связь стало возможно поддерживать только с помощью радиостанций. Ибо телефонные линии внезапно оказались перерезаны, а практически все группы связистов, посланные для их восстановления, были перехвачены «russisch partisanen» и уничтожены. Либо просто пропали.

Все это привело к тому, что немецкое командование закономерно решило, что такой всплеск активности явно неспроста. И приказало привести части на фронте в повышенную боевую готовность. Тем более что разведкой уже давно была выявлена активность противника на нескольких участках фронта. Так что планируемое им наступление никакой неожиданностью не было. И меры противодействия ему также были уже определены и проработаны [93] . Кроме того, на девять утра следующего дня в штабе восемнадцатой армии было назначено совещание, целью которого являлось определение мер, которые необходимо принять для нейтрализации партизанской угрозы. Впрочем, особо серьезной ее не считали. Ибо практически все нападения были совершены исключительно с использованием легкого стрелкового оружия, причем в подавляющем большинстве, одних только винтовок. Хотя уровень владения оружием у нападавших оказался неожиданно весьма высок…

Вторая фаза операции для нас началась в десять часов вечера того же дня. Время было выбрано не случайно: в середине декабря темнело в этих местах уже в пять, так что к двадцати двум часам, по моим расчетам, немцы должны были в основной своей массе уже улечься спать и не мешать нам воплощать в жизнь свои тщательно разработанные планы.

К этому моменту мы с Кабаном, Канареевым, Коломийцем и старшиной Николаевым уже полтора часа как торчали на опушке леса, в семи километрах от Луги, сразу за которым начиналось довольно большое колхозное поле, засыпанное глубоким снегом. И ждали.

– Самолет, – чутко встрепенулся Кабан. Я молча кивнул. Гул самолетного двигателя я услышал еще три минуты назад. В морозном воздухе он разносился довольно далеко. Но сообщать об этом окружающим никакого смысла не было… Кабан обрадованно развернулся в сторону поля и яростно замигал фонариком. После чего в поле перед нами так же замигали огоньки, а затем довольно быстро начала разгораться цепочка костров. Коломиец облегченно вздохнул. Ключевой этап плана, похоже, близился к своему успешному завершению.

Первая эскадрилья установленных на лыжи ТБ-3 приземлилась на наш импровизированный аэродром уже через десять минут. Не глуша двигатели, они подрулили к другой линии костров, более редкой и обозначавшей уже лесную опушку, после чего к ним лихо подскочили четыре десятка саней под загрузку, частью на время одолженных в окрестных селах, частью реквизированных у подвергнувшихся сегодня нападению немецких гужевых обозов. Когда в бортах самолетов распахнулись люки, Коломиец бросил на меня короткий вопрошающий взгляд и, после разрешающего кивка, двинулся в сторону самолетов.

Вернулся он через десять минут с полутора десятками человек.

– Командир шестого парашютно-десантного полка, майор Белоголовцев, – представился один из тех четырех, что двигались первыми, вместе с Коломийцем.

– Командир одиннадцатого парашютно-десантного полка полковник Турбин.

– Командир девятнадцатого тяжелого транспортного полка…

– Старший майор государственной безопасности…

– Командир…

– Значит, так, – негромко начал я, когда все представились, – первый вопрос – сколько войск запланировано к перебросу, с каким вооружением и техникой?

Несмотря на то, что расчет планируемых для операции сил и средств я изложил еще в предложениях, направленных с сыном Сталина, сколько реально мне предоставят в усиление – я до сих пор не знал. И потому, что по прибытии под Лугу мы, в целях соблюдения маскировки и введения противника в заблуждение, почти совсем прекратили пользоваться радиосвязью, и потому, что даже во время последнего сеанса связи, состоявшегося два дня назад, ради которого Коломиец со своими орлами отбегал ажно к реке Саба, точной информации о том, насколько выделенные силы соответствуют моим запросам, я так и не получил. Два комполка десантников переглянулись.

– Ну, с техникой – ясно, – начал Турбин. – Техники не будет. Решили не рисковать. Личного состава, готового к переброске – два полка, около полутора тысяч человек. Из вооружения – стрелковое оружие, пулеметы ДП, а также, если успеем перебросить, около двадцати «максимов», три десятка новых противотанковых ружей конструкции Дегтярева, калибром четырнадцать с половиной миллиметров и, если повезет – шесть ДШК.

Я стиснул зубы. Да, черт возьми, там что – не понимают, что недостаток сил в ключевой точке операции равен ее общему провалу?! Две (с учетом моих ребят) тысячи человек, вооруженных лишь легким стрелковым оружием, смогут здесь только геройски умереть! Причем потерей этих двух тысяч человек дело не ограничится. Точно так же будут умирать и те, кто уже утром начнет биться о фронтовую оборону немцев. И не сможет ее пробить! Ну да ладно – беситься поздно, надо думать, как исправлять ситуацию…