Зачитаешься!

А по горизонту – канонада. С востока и с севера. Но у Шумавцова сердце ныло.

Тоня и Шура Хотеевы, Оля Мартынова, Мария Михайловна Саутина-Лясоцкая стали красивыми, как невесты.

У Апатьевых, Толи и Витьки, глаза сумасшедшие. Саша Лясоцкий на работу ходит с прискокочкой. Будто весна на дворе. А ведь – январь, морозы жарят те еще!

Страшно за ребят! Конечно, все очень здорово, только ведь Двоенко, как бешеная собака, набрасывается на людей.

Казанского собора прихожане, женщины и девушки, ходили к Бенкендорфу, подали на Двоенко жалобу: насильник, мучитель, убивец невинных. В переводчиках был Митька Иванов. Уж чего напереводил – неведомо, но Бенкендорф по-русски хорошо умеет, это в Людинове известно.

Рождество пришло. Рождественскую службу отец Викторин совершил днем. Ночью нельзя: комендантский час.

Мартыновы были в храме всем семейством: Анастасия Петровна, Маша, Лена, Аня, Нина, Люся, Лидочка. Одна Ольга домоседничала. Листовки переписывала. Жили опять в закутке, но солдаты после боев даже днем отсыпались.

Анастасия Петровна вернулась со службы радостная:

– Оленька! Жалко, что ты не была с нами. Батюшка сказал нынче самую лучшую проповедь. Поздравил с праздником, вздохнул хорошо, так вздохнул и говорит: «Совсем чуточку осталось подождать».

Порадовалась матушка на своих девочек:

– Господи! Живы, здоровы. Бог милостив.

И верно! В четыре утра загрохотали сапоги. Анастасия Петровна лежала на печи, затаившись. Девочки спали. Раздались команды, загудели моторы – и всё. Тишина разразилась такая, будто война дверь за собой захлопнула.

– Ольга! – позвала Анастасия Петровна.

– Сейчас встану, погляжу, – пообещала старшая дочь. – Ты слышишь? Ночью земля дрожала. Танки шли. На фронт погнали. Ой! Плитка шоколада на столе.

– Хельмут оставил. Он и дрова рубил, и воду носил.

– Лучше бы у себя дома сидел, если такой хороший.

– Он бы сидел… – вздохнула Анастасия Петровна. – Ты, как хочешь, а я помолюсь.

Спела «Рождество Твое, Христе Боже наш», «Дева днесь Пресущественнаго раждает». Лампаду зажгла.

Прошли с Ольгой по дому. Только дух солдатский, тяжелый, остался от немцев. Ничего не брошено, ничего не взято.

– Аккуратный народ! – сказала Анастасия Петровна.

– Брать у нас нечего, мама! – Ольга принесла шубу, постелила на кровать. – Посплю на просторе.

Анастасия Петровна затопила печь, намыла картошек и – на противень:

– Испечь ради праздника. – Порадоваться успела. – Так бы и жить всегда!

И – ба-бах! Дверь – наотмашь.

В дверном проеме Двоенко:

– Где твоя партизанка, баба?!

Прошел через дом, заглянул в спальню.

– Почиваешь?

Ольга опустила ноги с кровати.

– Одевайся! – показал тетрадный листок. – Узнаёшь? Не отрекайся от своего геройства. Я твой почерк знаю. Три года в моих ученицах была.

Анастасия Петровна, окруженная малыми девочками, спросила из своего закутка:

– Александр Петрович, куда вы Олю забираете?

– На тот свет. Сама небось девок не воспитывала, советской власти доверилась. А советская власть из твоей красавицы бандитку воспитала. Так что прощайся!

– Александр Петрович! Пожалей! Молодая. У нее и жизни-то еще не было.

– Молись! Может, чего и вымолишь! – схватил Ольгу за косы, потащил.

На Ольге сорочка. Перед Рождеством на снегу выбеливала. Успела босые ноги в валенки сунуть.

– Пальто! Платок! – Анастасия Петровна кинулась к вешалке, всё в охапку, выскочила на улицу, а грузовик взревел мотором и помчался рывком с места.

Оделась, собрала вещи Олины, побежала в полицейское управление. Ничего не приняли.

Один из полицейских, совсем молоденький, помог Анастасии Петровне с крыльца сойти: в глазах темно было. Проводил через центр. Расставаясь, сказал:

– Немедленно сообщите партизанам!

Каким партизанам? Где их взять? Анастасия Петровна знала: Ольга с Ящерицыным в Заболотье встречалась, с комсомольским начальником. Но до Заболотья далеко, а Ящерицын в лесах прячется.

Куда идти? Кому кинуться в ноги?

Собралась Анастасия Петровна – к батюшке. Больше некуда.

И тут в дверь постучались. Женщина. Как зовут – не вспомнила, но людиновская.

– Я в Вербежичи к своим ходила. На Вербицкой станции Ольга твоя лежит. Убитая.

Не закричала Анастасия Петровна, слез не пролила. Сказала Маше:

– Отведи девок к соседям. Не дай Бог, нагрянут.

Сама – к людям на соседней улице. У них лошадь. Мужчина не испугался. Запряг коняшку в сани, сена побольше положили, Анастасия Петровна две простыни взяла. До Вербицкой не больно далеко…