К вечеру он завершил дела с «Инком недвижимостью» и получил документы на квартиру.

– Спасибо, Генри.

– Спасибо, Саша.

Риэлтор по имени Александр Махалов будто явился из сериала на СТС, где играл профессионального убийцу и соответственно махался с кем ни попадя. В сравнении с ним Ослик и в самом деле выглядел осликом Иисуса Христа: застенчивый и до одури сговорчивый. Такого обмануть – раз плюнуть. Впрочем, Махалов отнёсся к нему по-братски.

Во-первых, у Ослика были деньги, он отказался от ипотеки и даже предложил наличные. Во-вторых, они оба с Махаловым окончили военную академию (Клод Моне в Алжире), были офицерами, а офицер офицеру – брат. В каком-то смысле – братан. На прощанье Ослик прослезился.

Зато – как приятно не ошиваться по отелям, а поселиться в собственной квартире с видом на Яузский мост. Дальше маячили дом на Котельнической набережной, Persona Lab и кинотеатр «Иллюзион». Вполне комфортно: угловая квартира под крышей с евроремонтом, резервным генератором и звукоизоляцией. Здесь никто никого не услышит: ни люди Ослика, ни Ослик людей. По сути, это была автономная биосфера, со своим питанием, микроклиматом, с доступом в глобальную сеть и выходом на террасу.

Наутро он связался с Додж, рассказал ей про «биосферу» и предложил встретиться. На этот раз ей не отвертеться. Уж очень ему не терпелось повидать её. Посудите сами: он чувствовал вину перед Додж, он прощался с любовью к ней и надеялся расстаться по-человечески. К тому же – книга (его «распрекрасная» диссертация). Ослик хотел понять – а стоило ли оно того? Стоило ли сочинять эту «книгу»? Любовь любовью, но он давно уже был бы дауном, если б не сбежал из дурдома, и то по случайности.

Иными словами, Ослик хотел разобраться с некоторой двусмысленностью своего положения: вместе с виной перед Додж он переживал и обиду на неё. Если так пойдёт и дальше – вряд ли Ослик чего-нибудь добьётся, и тогда возить ему Иисуса Христа не перевозить.

Как ни странно, выслушав Осликовы признания (он был предельно откровенен), Эльвира хоть и не сразу, но согласилась («Ладно, встретимся»).

– Только не у тебя, – сказала она, – где-нибудь в кафе.

– В кафе?

Московский общепит не для слабонервных. В предыдущую поездку Генри уже насмотрелся: семейные пары, их бешеные дети и радио «Шансон» в качестве музыкального сопровождения. Спасибо, не надо.

– А что, если в клубе? – робко предложил Ослик. – Bilingua, «Гоголь», не знаю, что-нибудь осталось с той поры?

Нет, с «той поры» мало что осталось. Вся более-менее свободная сцена ушла в подполье, клубы были распроданы или поменяли репертуар. В лучшем случае они придерживались нейтральных стилей наподобие RnB, Funky House (дискотека, короче), а в целом же, дудели в кремлёвскую дуду, как в своё время небезызвестный клуб «Рай» у храма Христа Спасителя. Сам храм, надо сказать, тоже имел дурную славу (взять хотя бы историю с Pussy Riot). Как и «Рай», XXС тоже дудел в кремлёвскую дуду, да и музыкальным сопровождением немногим отличался от московского общепита.

В итоге «любовники» сошлись на Ex Libris – небольшом арт-кафе в здании Тургеневской библиотеки. Эльвира заметно похудела, но по-прежнему выглядела такой же активной и чрезвычайно привлекательной. Нет, в ней и правда было что-то от порноактрисы. От неё так и исходило желание. Додж (даже нехотя) соблазняла и будто лучилась сексом – вне зависимости от настроения, обстановки и времени суток. «Лучится от природы», – размышлял Ослик, поглядывая на неё и понимая, как им непросто. И что он затеял эту сумятицу?

Вскоре, однако, всё разрешилось.

Они выпили по коктейлю и мало-помалу разговорились. Расставшись с Осликом в далёком 2010-м, Эльвира долгое время старалась не думать о нём, пока однажды её не пригласили в ФСБ.

Допрос не допрос, и не поймёшь сразу. Там она узнала, что Генри психически болен и, вероятно, опасен, так что лучше не иметь с ним дел и поскорей забыть о нём. «Забудьте о нём», – чекисты знали своё дело. Они зачитали ей решение медкомиссии и даже привели несколько выдержек из Осликовой диссертации. Довольно компрометирующие режим выдержки. Там он не раз обращался к теме российской власти, доказывал её фашистскую сущность, а себя и Додж сравнивал с узниками Бухенвальда.

– Но дело даже не в этом, – Эльвира чуть замялась, – я и без того уже не любила тебя. Тут и ты, и твоя мама, и много чего.

Она не сомневалась, что Ослик сразу же всё понял (а если не понял, то сам дурак), и хватит об этом. С чего ей было заботиться о нём? С чего ей корить себя, да ещё и поддерживать лицемерную связь?

И то верно. Чем больше Ослик слушал Эльвиру, тем больше понимал её и тем меньше в нём оставалось вины перед нею. Жаль, что они не встретились раньше. Жаль, что не объяснились в письмах, но в целом всё не так уж и плохо (лучше позже, чем никогда).

Вот только кофе в Ex Libris хоть и ароматный, но невкусный. Что цикорий, мелькнула мысль. Вряд ли Иван Сергеевич Тургенев стал бы пить такой кофе, хотя и тут как знать. Доведись Тургеневу встретиться в этом Ex Libris с Марией Савиной, наверняка стал бы. Тем более, писатель прекрасно знал (и без ФСБ), что Савина – последняя его любовь, а дальше – скука. «Вот и я в хвосте жизни, – напишет заскучавший Тургенев Флоберу. – Как в испанской поговорке: хвост свежевать сложней всего… жизнь углубляется в самоё себя – её занимает лишь оборонительная борьба со смертью; и такая чрезмерная личность перестаёт быть интересна даже самой себе».