Познакомившись с Осликом, кстати, Ингрид из любопытства заглянула в математический справочник. И что ж? Там было с тысячу картин – настоящая галерея! Даже не вникая в подробности, Ингрид смутилась: большинство работ производило впечатление истинной гармонии. Тут так: если вы знали математику – для вас это был ренессанс, библейские сюжеты или пусть бы даже социалистический реализм. Если нет – вам открывалось абстрактное искусство или уж точно – живопись импрессионистов. Во всяком случае, Ингрид пережила чудесный опыт. Справочник Гарри Бейтмена впечатлил её, а Ослик, так или иначе имеющий отношение к математике, существенно приподнялся в её глазах.

Глаза у Ингрид были «цвета фиалок, васильков и молока», как сказал бы Мартин Сутер («Обратная сторона Луны»). Ослик сосредоточенно вёл машину – сначала по Southwark Bridge Road, затем вдоль Victoria Street и дальше на запад, в направлении аэропорта. «Все ослики летят на запад», – подумала Ингрид, приметив на трассе указатель «London Heathrow Airport, 10 miles». И там же: «Welcome to the Heathrow. Hello and goodbye» («Добро пожаловать в Хитроу. Здравствуйте и до свидания»). Похоже, они и в самом деле ехали в аэропорт.

– Ты не против? – спросил Ослик.

Нет, она не против. Ингрид и сама любила аэропорты. Ей нравились запах, объём, структура, объявления о рейсах и чуть отстранённая суета – будто никто не улетал и не прилетал, а все лишь делали вид (что создавало впечатление наполовину абсурда, наполовину романтики).

Особенно ей нравилось, когда кто-то улетал, а она оставалась. Те, кто улетал – вели себя беспокойно. Они переживали расставание и волновались из-за предстоящей дороги, а Ингрид было всё равно. Она поглядывала на взлётную полосу, слушала шум самолётов и словно начинала новую жизнь. «Надо же», – удивлялась Ренар, и хоть возвращаться домой не хотелось, всё ж таки возвращалась и, знай себе, жила дальше. «Ингрид-как-ни-в-чём-не-было» звала её Энди Хайрс, и в общем была права.

В дороге Ренар рассказала Ослику о своём решении лететь на Марс, о математическом справочнике и о том, какие прекрасные у Гарри Бейтмена картины.

– Даже если и не понимаешь математики, – добавила она.

Ослик всю дорогу слушал, а в кафе аэропорта поведал ей о так называемых «фракталах» (рекурсивных самоподобных множествах), открытых Пьером Фату и описанных Бенуа Мандельбротом. Впрочем, кто только не описывал и не изобретал фракталов! Георг Кантор, к примеру (множество Кантора), Вацлав Серпинский (треугольник Серпинского), и всё в том же духе: губка Менгера, кривая Коха, кривая Пеано, фрактал Хартера-Хейтуэя.

Для убедительности Ослик нарисовал кривую Пеано, построенную Давидом Гильбертом, и дал её математическую интерпретацию (постановку, как выразился Генри). И рисунок, и «постановка» привели Ингрид в восторг.

– Всё не так уж и сложно, – призналась она. Наконец-то до неё стал доходить истинный смысл рекурсии. – С мыслями то же самое?

– То же, да не совсем, – ответил Ослик.

Как он понимал, мысли бывают «животные» (повторяющиеся мысли, схожие с рефлексами у животных), а бывают «человеческие» (мысли, воспроизводящие сами себя и всякий раз образующие новую форму).

– Не совсем, – повторил он и внезапно оживился. – Если цель минимальна (скажем, поесть, попить), человеку не нужна рекурсия. В этом случае его мысли просты и трепетно невинны. Они лишь повторяются. Графически процесс напоминает пунктирную линию. Пунктирная линия – основа рефлекса, – закивал Ослик и рассмеялся.

«Он явно в ударе», – подумала Ингрид.

– Рефлекс как одно из проявлений итерации, так? – догадалась она (похоже, с Осликом не соскучишься).

– Так и есть. Пример минимальной цели – «Вавилон», если помнишь. Торговый центр у Северянина (Часть вторая, Глава I).

Ингрид помнила. Ослик сослался также на Манделу с Березовским, их качели и детскую площадку с его первой картины. На площадке по-прежнему резвились безумцы, правда, не всех наций и вероисповеданий, как раньше, а лишь избранные – в основном славянской наружности и исключительно православные.

При мысли о религии Ослик смутился, но быстро взял себя в руки и уставился на банкомат (слева и чуть поодаль). Банкомат то и дело повторял бегущую строку, наглядно демонстрируя в том числе и теорию Генри о пунктирной линии: «Correct reflex – the key to survival» («Правильный рефлекс – залог выживания»).

– А если цель больше, чем «Вавилон»? – Ингрид вынула сигарету и принялась постукивать ею о блюдце.

– Тогда рекурсия.

Ослик вновь повернулся к Ингрид, но был ли он серьёзен – как знать? Глаза у него поблёскивали, выдавая ни то ум, ни то лукавство. Ингрид терялась. Может и то, и другое – поди пойми.

– Мысли в этом случае воспроизводят сами себя, – Генри медлил, – принимая всякий раз новую форму.

Новая форма и есть способ жизни, не сомневался он. Ты можешь довольно долго повторять одно и то же, но в какой-то момент возникает мысль о подобии, и тогда повторение утрачивает свою прежнюю привлекательность, стимулируя тем самым поиск нового.