Пока дед болтал, Адабас осмотрел рану на ноге у Германа Львовича.

– Ерунда, – сказал он. – Кость не задета, а кровь сейчас остановим. – Взяв из аптечки бинты и вату, он умело перебинтовал математику ногу.

Хлебнув коньяку, обезьяна пришла в чувство и теперь шатко восседала на привычном месте – плече поэта, придерживаясь лапой за его буйные кудри. Мальцев подошёл к Адабасу.

– Кажется, мы незнакомы, – Елизар протянул Адабасу руку. – Елизар Мальцев. Поэт, прозаик, художник и композитор. В свободное от работы время занимаюсь бизнесом.

– Просто шаман, – представился Адабас и пожал Елизару руку.

– А с каких это пор ты композитором стал? – заорал дед. – Что, шоу-бизнес покоя не даёт? Славы Игоря Крутого захотел?

– Я серьёзной музыкой занимаюсь, – нахмурился Елизар. – Патриотической.

– У-у-у! Ну, на твой пиар у меня денег не хватит. Сам пробивайся.

– Пробьюсь! – гордо вскинул голову Елизар.

Бардак в автобусе царил страшный. На полу – грязь, кровавые следы, сваленные в кучу автоматы и пистолеты. Большую часть прохода занимал мотоцикл. Воняло кровью, потом, коньяком, псиной и грязной мартышкой. Мы опять остались живы в смертельной игре под названием «Путешествие на Алтай». Мы мчались вперёд, и я уже потеряла счёт времени, которое оставалось у нас, чтобы спасти семью Жака Бреля. Но самое главное – мы опять были все вместе, и можно было, наконец, во всём разобраться.

Я подошла к Гаспаряну, который сидел по-турецки возле кучи оружия. Закрыв глаза, он раскачивался вперёд-назад и тихонько мычал.

– Гансик, – сказала я, погладив его по плечу. – Ты опять съел капсулы?

– М-м-м, – отрицательно замотал Ганс головой.

– Они у тебя во рту?! – догадалась я.

– М-м-м, – кивнул Гаспарян.

– Тогда… – Я не рискнула подставить руку, вытащила из сумки платок и сунула его Гансу под подбородок. – Тогда выплюнь, Гансик, дрянь эту! Выплюнь!

– М-м-м, – замычал Гаспарян, склонившись над платком, но ничего не выплюнул.

– Ты что, издеваешься? – Бизя подскочил к Гансу, схватил его за плечи и начал трясти изо всех сил. Голова у Гаспаряна заходила ходуном, как у тряпичной куклы. – Опять ваньку валяешь?! Плюнь!! Плюнь, я сказал!!

– Стой, сынку, – остановил Бизю дед. – Стой, я тебе говорю! У парня нервный срыв, заклинило его, вот он рот и не может открыть! На войне такое бывает.

– М-м-м-м, – интенсивно затряс головой Ганс, – м-м-м!

– Что же делать-то? – схватился за голову Глеб. – Опять всё заново началось – капсулы внутри у Ганса, и их никак нельзя достать! Что делать-то?! – заорал он.

– Эх, жалко последний коньяк Янке споили! – вздохнул Сазон. – Сейчас через нос бы ему залили, мигом бы спазм сняло!

– М-м! – испуганно отшатнулся Ганс.

– Надо ему ножом зубы разжать, – посоветовал Мальцев и взял со столика большой кухонный нож, которым мы резали хлеб.

– М-м-м! – замотал головой Ганс, и в глазах его заблестели слёзы.

– Нужно его ледяной водой окатить! – крикнул из кабины Дэн. – Мигом все спазмы пройдут!

– Где б её только взять-то, ледяную воду? – растерянно огляделся Бизя. – Может по голове тяжёлым ударить? Рот от удара раскроется…

– Не говори ерунды, – перебила я. – Не у всех голова такая железная, как у тебя, да и не факт, что рот откроется.

– Не факт, – согласился Бизя.

– М-м-м, – Гаспарян закатил глаза и стал падать на автоматы.

Сазон вскочил и подпёр его кулаком в спину.

– Замучили пацана! Сейчас ведь сглотнёт! Что потом делать? Вместе с капсулами монголам его отдавать?!

– Открой рот!! – заорала я, чувствуя, что сдают нервы. – Открой, а то хуже будет!

Ганс молча заплакал. По его щекам градом покатились крупные, прозрачные слёзы. Я почувствовала такую усталость, что даже не смогла испытать жалость к этому, в сущности, маленькому ребёнку.

– Когда у скота случаются спазмы, – вкрадчиво сказал Адабас, – ему делают так: «Ха-а-а!!» – заорал он, склонившись над Гаспаряном, и со всей дури ударил в бубен.

Ганс вздрогнул, зажмурился и упал на спину.

– По-моему, он описался, – сказал дед.

– Во всяком случае, Яна точно описалась, – поморщился Мальцев, снимая с мокрого плеча мартышку.

К нам, хромая, подошёл Герман, поднял Ганса за плечи и, заглядывая ему в глаза, проникновенно сказал:

– Выплюнь, дружок, эту гадость, а то импотентом останешься!

Ганс икнул, покраснел, разжал челюсти и сплюнул Герману на ладонь чёрный слюнявый комок.

– Сработало! – захлопал в ладоши дед. – Подействовало!!