Шрифт:
Не проститутка…
Из содержанок?!
У нее волос и ногтей нарощенных тыщ на сорок пять – пятьдесят. Допрыгалась… Евдокия вдруг поймала себя на злорадстве и удивилась, потому что считала себя человеком добрым и сердобольным. А тут вдруг такая радость ее за горло взяла: она – рыжая, конопатая, неуклюжая, но живая! А красотка в бриллиантах лежит в багажнике, распространяя миазмы.
Дуська не заметила, как оказалась в квартире.
– Принесла? – весело крикнул из кухни Алекс.
– А то! – отозвалась она.
– Чего долго так?!
Евдокия зашла на кухню, протянула ему пакет с сигаретами.
– Да так… Прогулялась немного, – улыбнулась она и бросила на стол ключи от машины.
Он раскурил две сигареты, одну протянул ей.
Евдокия уселась на подоконник, подтянув под себя ноги, и жадно, глубоко затянулась. От первой затяжки голова пошла кругом. От второй захотелось плакать. От третьей – смеяться. Четвертая вызвала острое желание резать правду-матку в глаза.
– Ты, рыжая, не гони паровоз, а то крышу снесет, – хмыкнул Алекс, глядя на нее помутившимся взглядом. – Потихоньку пыхти, с чувством, с толком…
Дуська захохотала.
– У… у тебя в багажнике девка лежит, – давясь смехом, еле выговорила она. – Красотка! Как с картинки… Вся в брюликах, напомаженная, а зарезанная! А я рыжая, конопатая – но живая! Она хоть и блондинка, но как кура с перерезанным горлом! И воняет – жуть! А я рыжая… Ха-ха-ха!
Хохот душил Дуську. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, она видела, как побледнел Алекс, как схватил со стола кухонный нож и вплотную подошел к ней.
– Ты у меня теперь вот где! – показала Дуська ему кулак. – И убери тесак, иначе денег за квартиру тебе не видать. Ты не зарежешь меня. И знаешь почему?
– Почему? – одними губами спросил Алекс.
– Да потому что места в багажнике больше нет! – закричала она, умирая со смеху.
Глава 5
День еврейских блудниц
– Милая, п-пздравляю…
– С чем, дорогая?
– Так это… вроде как жен-нский день.
– Разве мы не его вчера отмечали?
– Нет, мы п-пили с горя. Неужели не помн-ншь?
– Как пили – помню. А горе – нет… Какое горе-то?
– Ну как же! Мы Д-дуське деньги перевели на банк-квский счет. До хрена тысяч доллар-рв – тю-тю-ю-ю…
– Гык! Ты не шутишь?!
– А с чего б мы так нажр-рались, милая?!
– Верунь, а что мы пили?
– Сначала твою настойку. П-потом мою настойку… Потом нам не хватило, мы пошли в м-мгазин и купили водку.
– Ык!
– И пива.
– Ык!
– И какой-то дешевый портвейн.
– Мы все это вы-ыпили?!
– Говорят, да.
– Кто говорит?
– Петрун г-гворит. И Васюн.
– Господи, хто это… дорогая?
– Парни без определенного места жит-тльства.
– …
– Эй, ты п-пчему молчишь?
– Мы что, распивали спиртные напитки с бомжами?!
– М-мжно и так сказать.
– Ык! А тебе это не показалось?
– Н-нет, Кларунь, не п-пказалось… Васюн и Петрун до сих пор пьют на моей к-кухне.
– Мама…
– Где твоя мама?
– На кладбище. Уже тридцать лет как не откликается.
– Вот видишь. А Васюн с Петруном, кс-стати, интеллигентные люди. Васюн ихтиолог бывший, а Петрун… р-рставратор.
– Чего реставратор?
– Г-гворит, что человеческих душ…
– О как!!! Верунь, а ты уверена, что мы с ними только пили и ничего больше?..
– В том-то и дело, что нет.
– Мама…