– Замолчи! Ненавижу Левина. И Депардье тоже.

Последние слова Дины заглушили раскаты тяжелого рока, грянувшие из соседней комнаты.

– Вот гады! – Нора от возмущения чуть не подавилась салатом. – Ну ничего, мы им сейчас зададим! У тебя музыка есть?

– Есть. Симфоническая.

– Вшивая интеллигенция! Что, ни Раммштайна, ни Блэк Саббата, ни хотя бы Верки Сердючки?!

– Нет. Шнитке, Прокофьев, Рахманинов, Щедрин, Сибелиус…

– Сибелиус! – передразнила ее Нора. – А впрочем, давай-ка зарядим Шнитке, он любую тяжесть перебодает своими синкопами.

Диск плавно уехал в плеер, из колонок тут же грянула какофония звуков симфонического оркестра. Знаменитый Шнитке, схлестнувшись с басами рока, сотрясал стены, рвал перекрытия, сбивал сердечные ритмы и нарушал дыхание…

– Уф-ф-ф! – потрясла головой Нора. – Кажется, получилось.

Дина чувствовала, что напивается. Мартини был сладким, пился легко, пьянил благородно – без водочного угара и пивного дешевого хмеля.

Норе для веселья алкоголя не требовалось, хватало незапланированной беременности. Она вскочила на диван и начала прыгать, высоко задирая ноги.

В соседней комнате тоже творилось полное безобразие. К тяжелому року примешивались дикие вопли, удары в стену и разудалый свист.

– Нам их не перебузить! – крикнула Дина, стараясь перекричать музыку.

– Ничего, сейчас пацаны на подмогу приедут! – в ответ провопила Нора.

– Какие еще пацаны?!

– Я же стриптиз заказала! А то ты не знаешь!

– Забыла, – схватилась за голову Дина. – Мне тут еще пацанов не хватало…

– А этот дружок Левинского, он кто – олигарх?!

– Почему олигарх?

– На «Навигаторах» простые люди не ездят!

– Мне нет дела до дружков Левина. А тебя почему он волнует?

– А то ты не понимаешь! – захохотала Нора.

– Нет, не понимаю.

– Гад он! Олигархическая сволочь. Но машина у него… Я влюбилась с первого взгляда!

– Тебе нельзя! – заорала Дина. – Ты же бе-е… – Она испуганно закрыла себе рот рукой, вспомнив о запрете упоминать проблему беременности.

– Я же в машину, балда! Какая тачка! Мне никогда такой не купить, даже если с утра до вечера вычитывать рукописи самых топовых авторов!

– Дался тебе этот «Навигатор»! Гроб на колесах на тысяча и одно место. Легче в автобус влюбиться.

– Но у него такие глаза! Фары то есть… Правда, правую я разбила.

– Тише, кажется, в дверь звонят!

– О, мальчишки пришли!

– Стой! Им же платить надо!

– Я заплатила.

– А…

– А если нечего будет сунуть в стринги парням, обратимся к олигархической сволочи!

Нора захохотала и бросилась в коридор.

Но дверь уже открывал Клим.

– Девчонки! – кричал он, раскинув руки. – Милые, родные! За первые «па» плачу наличными прямо в подъезде! Ап! Снимаем парики и накладные ресницы! За остальное – двойной тариф!

– Спер идею, – пробормотала Нора. – Олигархический гад…

Филипп Филиппович курил на лавочке у подъезда.

И хоть курить он бросил лет десять назад, сигарета, отобранная у мальца с верхнего этажа, доставляла истинное, давно забытое удовольствие.

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу!

Ветер не нравился, облака не нравились, лавочка эта не нравилась, автостоянка не нравилась и суетливые воробьи не нравились. А в особенности раздражали его мужики с цветами, тортами и свертками, спешащие в разных направлениях города. И бабы раздражали – празднично-холеные, без головных уборов, с навороченными прическами, улыбающиеся, довольные… Они выныривали из такси, забегали в подъезды, щебетали, как едва народившиеся птенцы, неумело парковали свои машины и сияли, сияли, словно медные самовары, натертые раз в году.

Что это за праздник такой – Восьмое марта?!

Глупость, а не праздник. Если ты настоящая женщина, то для тебя каждый день – Восьмое марта. Ты всегда ухожена, накрашена, одета с иголочки, и взгляд у тебя играет, и голова высоко поднята, и мужики от тебя шалеют. А красить ногти раз год…

Тьфу!

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу.

Из соседнего подъезда вышла бабка с крохотной собачонкой на поводке. Собачонка начала резво задирать ноги на все бордюры, урны, скамейки и колеса автомобилей. Филипп Филиппович открыл рот для возмущенной проповеди, но сообщить бабке о новом законе, обязывающем выходить на прогулку с собакой с совком и пакетом, так и не рискнул. Бабка слыла умелой и бойкой скандалисткой. Тягаться с ней Филипп Филиппович не посмел.

– С праздничком! – крикнул он бабке. – С международным…

Она его не услышала, зато ее собачонка разродилась визгливым лаем.

Филипп Филиппович втянул голову в плечи и нахохлился как воробей.

Хоть бы работа сегодня была, а то ведь выходной приключился!

Работу свою – «в парке карусели крутить» – Портнягин любил и очень ей дорожил. За пультом управления аттракционами он был и царь и бог. Нажмет кнопку – колбасит народ на вертушке, еще раз нажмет – приземляются все в целости и сохранности. Господом богом чувствовал себя на работе Филипп Филиппович.