Том 3. Стихотворения 1921-1929
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:

«Бил бы лбом»*

Посвящается многим «пролетарским» поэтам

Гений шествует за гением!.. – Эй, послушайте, юнцы, «Пролетарским» самомнением Зараженные певцы! Я с тревогою сторожкою Наблюдал ваш детский рост. Вы пошли чужой дорожкою, За чужой держася хвост. Увлекаясь «стихопластикой», Возведя в канон – «курбет», Вы дурацкою гимнастикой Надломили свой хребет. Вы, привив себе клинически «Пролеткультовский» порок, Дали визг неврастенический Вместо мужественных строк. Брюсов, Белый и Компания, Вот какой шмелиный рой Втиснул ваши начинания В свой упадочный настрой. Яд условности и сложности В души юные проник, Замутив до невозможности Пролетарских дум родник. Отравив себя отравою Опьянительной и злой, Вы кичитеся лукавою Буржуазной похвалой. Сквозь смешок пренебрежения – Лести каверзной прием: «Да! Вот это – достижения! Браво, Кузькин! Признаем!» Кузькин пыжится, топорщится, Сочиняет: «Бил бы лбом!» – У станка читатель морщится: «Ах, едят те!.. Бил!.. Был!.. Бом…» Для земного пролетария Тошен вид твоих красот. Кузькин! Ждет тебя авария! Снизься с дьявольских высот! Иль непонятым прелестником Ты умрешь в конце концов Однодневкою, предвестником Новых, подлинных певцов!

Еще раз о том же*

Писатель боевой, задорный, С виду я легкий да проворный, На деле ж я – труженик упорный. Корить меня есть чем, к сожаленью, Но только не ленью И не брезгливостью к черной работе. Поработал я в поте. Работал много лет без отказу, Не фыркал капризно ни разу, Кричал и «караул» и «ура», И все почти в одиночку. Но всему своя пора. Пора и мне поставить точку Или хоть какой-нибудь знак препинания, Чтоб завершить кой-какие начинания Подлинней очередного фельетона. Прошу у «заказчиков» пардона! Они по всякому случаю Налетают на меня тучею: Приказы, просьбы, напоминания, На мои отговорки ноль внимания, А иные даже стыдят язвительно: «Зазнался же ты, брат, удивительно! Ну, что тебе стоит: четыре строки! Пустяки?!» Пустяки! А вот ежели я, преисполнясь азарта, Попытаюсь дать всем отклик на одно лишь «восьмое марта», То это пустяки, коль я к женскому юбилею Надорвусь, околею, Раскорячусь пластом Над саженным бумажным листом?! Вот почему я порою оплакиваю Свой не совсем-то завидный удел И при телефонном звонке с диким криком привскакиваю: «Опять… женотдел?!» И, не разобрав, кто про что, ору по телефону; «Прошу пардону!.. Что!.. Юбилей!.. Из парткома?.. Это не я!.. Меня нет дома!.. Ничего не слышу!.. Оглох!!» Словом, целый переполох. Коль снова нам кто угрожать отважится, Коль над гладью морской покажется Броненосцев антантовских дым, В грозный час я пробью боевую тревогу! А пока – я певцам молодым Очищаю дорогу: «Будет вам, ребятки, баловать Да дробь выбивать, Танцуя у чужих рысаков на пристяжке! Время вам, братцы, на свой лад запевать, Стариков подменяя в партийной упряжке!!»

Любимому*

Живые, думаем с волненьем о живом И верим, хоть исход опасности неведом, Что снова на посту ты станешь боевом, Чтоб к новым нас вести победам. В опасности тесней смыкая фронт стальной, Завещанное нам тобой храня упорство, Мы возбужденно ждем победы основной, Которой кончишь ты, любимый наш, родной, С недугом злым единоборство!

Премьер-миннеудел'у мистеру Ллойд-Джорджу*

Старому другу. Совершенно секретно. Как, мистер, ваше отсутствие заметно! Нынешние властители, Ваши заместители, Скажу – между нами! – с первой строки Так-кие удивительные… дураки, Что переписываться с ними нет охоты. Как жаль, что вы без работы, Какие б я вам закатывал ноты! Каждый ваш шаг был объясним. А Керзон… Поговорите с ним! Куда он гнет, неизвестно? Я признаю борьбу, ведущуюся честно, То есть когда убийцы и грабители Не притворяются монахами из святой обители, Не придумывают придирок несущественных, А без всяких глаголов божественных Берут вас за глотку и очищают карман: «Подавай мне Мурман!!» Хоть о прошлом вспоминать неудобно – Вы, мистер, поступали бесподобно: Наскочили, ожглись и на попятный. Повели с нами разговор приятный, А у Керзона иные подходы: Заводит он спор про «территориальные воды». Мы, изволите ли видеть, Умудрились безводных англичан обидеть, – У них ни морей, ни океанов, как известно, Им у наших берегов тереться лестно, Им мурманская рыбка не дает покою, А мы им этой рыбки не даем! Нет, Ллойд-Джордж не осрамился бы политикой такою, Если б знал, что в силах нас съесть живьем! Он бы зыкнул: «А, совдепская каналия, У тебя объявилась Курская аномалия, А я должен в сторонке околачиваться? Изволь со мной аномалией расплачиваться!» И не приводил бы 1123 резона, Будто Курск – нейтральная зона, И что туда, ради небывалой приманки, Англичане могут послать свои танки. Танки… Добро бы, Вы, мистер, не делали этой пробы, Но ведь Курск уже был в ваших руках, И всё ж вы остались в… в дураках. СССР не пуганая ворона: У нас нынче в чести слово «оборона», И если ваши преемники рискнут нас прижать Или просто будут «пужать», Все равно нас не взять ни на какую «пушку» – Отстоим мы свою советскую избушку! Оградим свои «территориальные воды», Чтоб не лезли в них ваши пароходы, Чтобы вы в наших водах рыбки не удили, Чтоб наши берега не обезлюдели! Переговорите об этом с Керзоном в одиночку. На этом ставлю точку, Не вгоню вас длинным письмом в доску. Я же, кстати, в бессрочном отпуску.

Кровавые долги*

Памяти В. В. Воровского

Рать пролетарская знамена преклонила. Семьей редеющей друзья стоят вокруг. – Еще одна священная могила! – Еще один неотомщенный друг! Ну что же! Клятвой боевою Мы честно подтвердим зарвавшимся врагам, Что – не в пример иным долгам – Долги кровавые мы возместим с лихвою!

У последней черты*

Антибольшевистский доклад меньшевика Абрамовича сконфузил даже социал-предателей.

(Из газет.) Абрамович! Вот он, вот! Гадом стал заметным. Машет русский патриот Знаменем трехцветным. А на нем-то, вот герой, Новый вид ливрейки: Модный гамбургский покрой, Цвета – канарейки. Не оратор – Ювенал Подлого фасона: В краску, вражий сын, вогнал Даже Гендерсона! «Мистер! – крякнул Гендерсон. – Вы бестактны, право. Вашей речи сам Керзон Может крикнуть: „браво!“ Хоть у вас со мною, да, Масса общих точек, Всё ж… полезен иногда Фиговый листочек!» Но зарвавшийся прохвост Гнул свое упорно Обнажившись в полный рост, Лаялся заборно. Этот лай – скажу о том Без лицеприязни – Есть убийственный симптом Злой водобоязни. Это бешеные псы Рвутся в перепалку. Но… им жить еще – часы. А потом – на свалку!

Лиха беда – начало*

На итальянском пароходе «Анна», стоящем в Одессе, возник конфликт между владельцем и моряками. Моряки обратились с жалобой в одесский райкомвод.

(«Правда», 27 мая 1923 г.) Одесскому райкомводу – поздравление! Это ль не знаменательное явление? Наши пролетарские соломоны, Осуществляя советские законы, Вынесут итальянскому судовладельцу приговор, Какой ему не снился до сих пор: «Вот какова наша коммунистическая линия. Это тебе не твоя Муссолиния!» Придравши домой из Одессы, Синьор отслужит три благодарственных мессы, А потом возьмет своих матросов в зажим: «Это вам не советский режим!» Матросы, после столь наглядного обучения, Поймут, откуда их злоключения, Каким путем усмиряются фашистские нравы И где искать на хозяев управы. Хозяин будет кивать на фашистский Рим, А у матросов станет в моде Ответ в таком, примерно, роде: «Уж мы, подлец, с тобой поговорим В Одесском райкомводе!»
* * *
– Эх, матросы, матросы! Народ вы боевой. Пора вам райкомвод устраивать свой!

Неизбежное и страшное*

То есть все, как нарочно! Не успел я отдохнуть бессрочно, Как этот Керзон – ни дна ему ни покрышки! – Не дает от ультиматумов передышки! Последний ультиматум с издевкою, С ласковой припевкою: Не надо больше лишних фраз, Ставлю, дескать, ультиматум в последний раз. В последний ли? Будет видно. Досадно и обидно. Затянулась канитель На несколько недель, А то, пожалуй, и поболе. Расканителиться не в нашей воле. Канитель все же лучше драки, Не мы тут задираки. Это Керзону неможется, Это Керзон тревожится, Это Керзон принимает меры предупреждения Против нашего хозяйственного возрождения. Это нас прощупывает буржуазная саранча: Как-то мы изворачиваемся без Ильича? Хватит ли у нас сноровки – Не поддаться на вражьи уловки? Если мы сразу когтей не покажем, То много ли можно с нас урвать шантажем? Урвать! Урвать! Урвать! Большевики не хотят воевать. Большевики увлекаются мирной работою. Какой бы ошпарить их нотою, Насколько увеличить давление, Чтоб они пришли в исступление И сделали то сгоряча, Чего хочет буржуазная саранча, То-бишь поддались провокации злобной В обстановке, для Керзона удобной! Совет мой Керзону таков: Искать дураков Не на столь большом от себя расстоянии. Они есть и в Британии. Это их злобно-шалый, звериный напор Обостряет наш спор, Это их наступленье на нас бесшабашное Приближает тот день и тот час роковой, Когда мир весь разделит чертой огневой Неизбежное нечто и… страшное!