Чуть прогонялась слеза и светлел Минаев.

– И-эх, разрыдались бы – и легкая родилась бы сила, сила громадная, доказанная. Не понимаешь меня?

– Понятно… О-очень, – отвечал застывшими губами Васин, – только куда же ты, Минай, милый?

– А в траншею. Я бы в клозет ушел сидеть да думать, да там людно, я в траншее схоронюсь. Пусти меня. Пусти меня. Не тянись ты. Отойди.

Минаев пошел тихой походкой в темное пристанище одинокой терзающей мысли.

Опускался и хоронился в черных глубинах холодных траншей человек, вдруг подумавший и затосковавший за весь мир, за все ужасы мира.

Кажется, что решит он там, разогнется, приподнимется, выйдет из темной ночи и, уже новый, полный сильных решений, скажет два слова, даже одно, одно только слово, и отклик боли, схороненной годами, пробежит у собравшихся сюда, под своды парка, мало наученных жизнью товарищей.

За десять минут до вечернего гудка снова в мастерских показался начальник. Он любил следить за рабочими в самые последние минуты: не моет ли кто-нибудь потихоньку руки, не переобувается ли?

Малецкий ужаснулся, когда увидел, что студент-практикант без спроса высшего начальства дал тормозной бригаде зеленого мыла, и теперь рабочие делили его по своим жестяным коробкам.

Малецкому надо было что-нибудь выдумать, чтобы скрыть это нарушение дисциплины. Он взял «книгу распоряжений», раскрыл текущие заметки и быстрым маршем направился к начальнику. Начальник очень любил эту книгу, просиживал с ней целые вечера и делал пометки о всех технических и дисциплинарных промахах мастеров и рабочих.

– Да, да, читайте-ка, – говорил он Малецкому. – Или идемте в конторку, заставьте конторщика.

Сели за стол.

Конторщик читал:

– «Сторож Власов выпустил вагон без пропуска…»

– Как! – вскипел начальник.

– Виноват, – с испуганной улыбкой привстал Малецкий, – есть объяснения.

– Ну?

Малецкий замер.

– Сторож заявляет, что в суматохе вследствие случая с Прохоровым, не заметил вагона.

Начальник снял пенсне, немного подумал. Тут только послышалось, как после затаенного дыхания Малецкий шумно набрал воздуха и сел.

Начальник надел пенсне, встряхнул волосы, решил и отрезал:

– Штраф. Сторож всегда должен быть на своем месте.

Малецкий дергал бородку, тихо и вкрадчиво прибавлял:

– У нас постоянно события, но зевать нельзя.

– Дальше, – приказывал начальник.

– «Гражданская жена Прохорова просит пособия на похороны…»

– Отказать, – рубил начальник и, глядя кверху на электрическую лампочку, протяжно разъяснял: – Общественное управление… э…может считаться… э… только с законным браком… А еще что?

– «Мастер, господин Малецкий…» Это я… – жеманно конфузился мастер, встал и топтался на месте.

– Ну-те, ну-те, что такое? – оживился начальник.

– «…Мастер Малецкий обратил внимание на изгибы поручней во время катастрофы с Прохоровым и предлагает управлению систему гнущихся поручней». Да, да… – забрызгал слюной Малецкий, – я предлагаю поручни с пружинами: им не страшен никакой удар.

Начальник просиял и, видимо, отдыхал душою на светлом явлении жизни.

– Слушайте, Малецкий, вам не место здесь. Я вас буду рекомендовать в лабораторию изобретений. Вы себя здесь зарываете.

И сквозь дым папиросы он мечтательно-протяжно командовал конторщику:

– Представить на повышение. Ну, все?

– Никак нет. Еще есть.

– Ну, да что там?

– Слесарь Васин ездил по двору безо всякой на то надобности.

– Выговор и двухнедельное предупреждение, – уже совсем не задумываясь, диктовал начальник конторщику.

Загудел гудок, и черная толпа снялась и тронулась из трамвайных сараев.

– Ну, как у вас подъемки вагонов? – на ходу спрашивал начальник мастера.

Малецкий захлебывался от удовольствия и докладывал:

– Мы добились того, что при меньшем составе рабочих поднимаем вагонов в четыре раза больше, чем прежде.

– Да, вот это система учета. Она великолепна.

– Да, да. Это научно, это экспериментально, – вставлял подходивший студент. – Знаете, это почти по Тейлору.

– Слушайте, Малецкий, у вас великолепное техническое чутье. Вы какое получили образование? – спрашивал начальник.

Толпа рабочих задержалась на дворе. А сторож урезонивал ее: «Господа, проходите, не задерживайтесь. Вы, вестимо, что за товарища, а нас штрафуют».