Но это было уже давно, три года назад. За такой срок многое изменилось в моей жизни. Во-первых, я вынужден был снять военную форму и стать гражданским человеком, во-вторых, устроиться работать в частное охранное агентство «Смерч», которым и руководил Владимирский.

Время от времени Алексей Федорович подключал меня к сбору информации о различных криминальных группировках, которыми сам когда-то занимался, будучи старшим оперуполномоченным, а затем и начальником отдела уголовного розыска.

В настоящий момент я помогал ему вывести на чистую воду матерого наркоторговца со стажем по кличке Браслет. Собственно, санитаром в туберкулезном санатории я сделался только для того, чтобы было удобнее наблюдать за дачей этого самого Браслета, находившейся в непосредственной близости от места моей новой работы, где я бывал через день, дежуря по двенадцать часов. Эта работа устраивала меня еще и потому, что в «Зеленой роще» собрался для поправки здоровья такой контингент, что хоть всех святых выноси: около семидесяти процентов из отдыхающих здесь ранее имели судимости, как мужчины, так и женщины. И потому присматривать за ними хоть какое-то время мне поручил мой шеф Владимирский, сказав, что это «мой служебный долг». Наверное, при этом он совсем запамятовал, что прежде я никогда не работал в органах милиции. Да и теперь ее штатным сотрудникам лучше было знать обо мне как можно меньше. Такая уж у меня специфика работы, которую я сам для себя придумал. Я выбрал для своей деятельности ту самую «нейтральную полосу», разделяющую две извечно противоборствующие силы, олицетворяющие собой, с одной стороны, Закон и Правопорядок, с другой — анархию и преступность. А я был посредине, и потому по мне совершенно свободно могли бить как с той, так и с другой стороны.

К деду по кличке Гвоздь я присматривался с самого первого дня работы в «Зеленой роще». Он, конечно же, был себе на уме, этакий хитрый жучок, пытавшийся доказать всем и каждому, что честнее и благороднее его самого никого нет на свете. За то, мол, и страдает. Но мне-то была хорошо известна его биография, его «послужной список». Отсидел он в общей сложности двенадцать лет. И все за то, что пытался шантажировать некоего криминального авторитета по фамилии Мехлиев, который и засадил вымогателя-неудачника сначала за кражу, а потом за убийство. Хотя вполне допускаю, что ни того ни другого Гвоздь не совершал. Но одно мне было ясно с самого начала — Гвоздь был чересчур высокого мнения о своих умственных способностях, считая себя таким прожженным хитрецом, что пробы негде ставить. И никакая зона не смогла поколебать этой его уверенности.

Правда, совсем не эта черта характера Гвоздя заставила обратить на него особое внимание Владимирского, а стало быть, и мое. Гораздо больше нас интересовали его прошлые связи с господином Мехлиевым, который был одним из первых наркодельцов с Кавказа, проложивших в Москву торный путь для будущих поколений этих малоуважаемых господ, наживающих баснословные барыши на горе и несчастьях себе подобных.

«Безусловно, Гвоздь и сейчас все еще не может простить того, что сделал с его жизнью Мехлиев, хотя наркодельца давно уже и в живых нет, — говорил мне Владимирский, когда инструктировал перед командировкой в Подмосковье. — Потому-то он, если ему представится случай, обязательно попытается поквитаться хотя бы с последователями Мехлиева. Понял меня? Так что учти и этот психологический фактор, когда приспичит…»

А «приспичило» мне довольно скоро. Как раз тогда, когда в «Зеленой роще» появилась еще одна фигура, ранее не учтенная в наших с Владимирским планах. И это был не кто иной, как Василий Илларионович Лященко, он же Кирпич — признанный среди уголовной братвы лидер и авторитет. Он с самого начала поломал нашу с Владимирским тонкую игру, заставив меня действовать более грубо и примитивно.

Тогда-то я и понял, что пора выводить на «игровое поле» запасного игрока, которому должен был поручить важную роль посредника и информатора. И этим запасным игроком должен был стать именно Гвоздь.

Для начала я, вытащив Гвоздя из милицейского «обезьянника», как бы невзначай поведал ему о шикарной даче, с принадлежавшей некоему Браслету, и о том, на какие шиши она была возведена. И мой «посев» упал на благодатную «почву». Гвоздь, узнав о наркодельце Браслете, так загорелся жаждой деятельности, что сразу же отправился знакомиться с его «недвижимостью и собственностью». Это значило, что я мог теперь подготовить и сделать следующий ход…

На следующий день после посещения дачи Браслета на берегу реки Сестры Гвоздь с особым нетерпением ожидал встречи с Кирпичом. Но тот объявился в санатории только после завтрака. К тому же он оказался крепко навеселе. Поэтому Гвоздь не рискнул подойти к нему со своими разговорами, хотя очень этого желал. И только после «мертвого часа», когда Кирпич немного проспался и опять куда-то засобирался, Гвоздь все же решился на разговор с ним. Он произошел в умывальнике, где Кирпич, обнажив свою впалую чахоточную грудь, испещренную татуировками в виде сисястых и хвостатых русалок, плескался под струей воды.

— Кирпич, у меня до тебя есть дело, — набравшись смелости, произнес Гвоздь, занимая место у соседнего умывальника, когда, кроме них двоих, там больше никого не осталось.

— Что надо? — недовольно просипел Кирпич, утираясь вафельным полотенцем.

— У тебя бабки есть? — спросил Гвоздь.

— Чего?.. — не понял Кирпич и даже перестал вытираться.

— У меня кое-какие сведения имеются, которые, думается мне, смогли бы тебя очень даже заинтересовать, — объяснил Гвоздь, утирая свое лицо таким же полотенцем.

— И что же это за сведения? — усмехнулся Кирпич, при этом обнажая верхние клыки, которые смотрелись особенно устрашающе из-за темной щели на месте выбитых передних резцов.

«Дьявол! Как же он похож на волчару. Волчара и есть!» — подумал Гвоздь.

— Об одном богатом мужике. Рыжья у него навалом. Надо бы его пощупать за вымя, как считаешь?.. — заторопился Гвоздь, проглатывая окончания слов.

— Стоп! — резко оборвал его сразу насторожившийся Кирпич. — А почему ты думаешь, что какой-то там «богатый Буратино» может меня заинтересовать? К твоему сведению, я давно завязал со старым. Мне теперь что богач, что бедняк — без разницы. А ты что, сявка, себе возомнил? Я тебя спрашиваю?! — взревел дурным голосом Кирпич так, что Гвоздь от неожиданности даже попятился к двери.