«Здесь где-то поблизости находится Университет дружбы народов, — подумал Браслет, следуя за машиной азербайджанца. — Да, рядом с крематорием. Наверное, нигерийцы, о которых говорил Верблюд, обучаются в этом весьма достойном вузе…»

Затем ведущая машина, попетляв по переулкам, въехала во двор этого самого выселенного на реконструкцию дома, где и остановилась. «БМВ» Браслета приткнулась рядом. Тут же из «Мерседеса» вышел Верблюд, держа в руках кейс, и пересел в машину Браслета.

— Давай переложим все дэньги в один чемодан, э? — предложил он. — Мне так будет проще расплачиваться с чернокожими. Эге!

— А где они, нигерийцы? — спросил Браслет, положив руку на свой кейс, лежащий у него на коленях.

— В самом последнем подъезде этого длинного дома. Мы туда сейчас поближе подъедем. Эге! Но сначала надо приготовить дэньги…

— Хорошо, — согласился Браслет, даже не пытаясь взять инициативу в этой сделке в свои руки. — Делай, как считаешь нужным, я тебе полностью доверяю.

— Вах! И правильно делаешь, — подбодрил его Верблюд, открывая свой кейс, в котором лежали пачки стодолларовых купюр.

Браслет открыл свой кейс и быстро переложил деньги из него в кейс Верблюда.

— Хорошо! — сказал тот, вылезая из чужой машины, чтобы пересесть в свою. — Поезжай за мной!

Проехав двор, обе иномарки остановились у крайнего подъезда, в котором чуть позже и скрылся Верблюд со своим телохранителем и кейсом.

«И долго он еще там будет торчать у этих чертовых негритосов?.. — начал уже сходить с ума Браслет. — Надо было напроситься идти вместе с ними, по крайней мере тогда бы я был спокойнее…»

— Ну что, шеф? Может, наведем шороху у черномазых? — снова спросил Жбан, нетерпеливо поглаживая «машинку», лежавшую у него на коленях. — Разнесем все к чертовой матери!

— Даже не знаю… — Браслет уже был готов броситься к черту в пекло, но тут наконец с облегчением увидел Верблюда, который вместе со Шкафом вышел из подъезда, неся большую хозяйственную сумку. — Вот они! Заводи мотор и не глуши!

Азербайджанец приоткрыл дверцу «БМВ» и, бросив сначала на заднее сиденье хозяйственную сумку, затем сам влез в кабину. Но прежде чем захлопнуть дверцу, крикнул Шкафу:

— Поезжай за нами!

«БМВ» сорвалась с места и выехала через арку на улицу, за ней последовал «Мерседес».

— Все сделали! — довольным тоном произнес Верблюд, расстегивая «молнию» на сумке. — Держи свою половину. Эге!

Он вынул несколько целлофановых упаковок с белым порошком, которые Браслет тут же спрятал под своим сиденьем.

— Годится, — сказал он. — Теперь неплохо было бы обмыть удачное дельце…

— В другой раз, — ответил Верблюд. — У меня еще кое-какие дела назначены на эту ночь. Эге! Высади меня вон на том повороте… Э? И помни, Максуд добро не забывает. Эге! Понадобится моя помощь, звони! Для тебя я всегда на месте.

Распрощавшись с новым компаньоном, Браслет велел Жбану ехать к центральному офису ЗАО «Арктур», генеральным директором которого он являлся. Это было вполне легальное предприятие, занимавшееся куплей-продажей продовольственных товаров и служащее официальным прикрытием теневой деятельности Браслета, зарабатывавшего на наркотиках гораздо большие деньги, чем мог бы заработать, не нарушая законов.

В офисе фирмы Браслета ждало неприятное известие, испортившее ему хорошее настроение от удачно провернутой сделки с нигерийцами. Ему доложили, что в Талдомском филиале фирмы ЧП. Там пропал один из дилеров. Есть подозрение, что его выкрали с целью вымогательства.

— Разобраться и доложить мне лично! — приказал он Жбану.

Чтобы снова поднять настроение, Браслет решил остаток ночи провести все в том же клубе «Баттерфляй». Там он довольно быстро забыл о неприятном известии, понадеявшись на то, что Жбан сумеет быстро разобраться с исчезновением дилера. В способностях Жбана он пока еще не сомневался. К тому же в тех самых, родных для самого Браслета, местах было все схвачено и находилось под постоянным контролем его доверенных людей.

Всю ночь с понедельника на вторник Гвоздь никак не мог заснуть. То на него нападали приступы совершенно дикого удушья, и он, чтобы не будить своим кашлем сопалатников, выходил в коридор, где дышалось полегче. То не давали спать клопы, кусачие до невозможности. А то вдруг в его голове рождались картины собственных похорон… Странно, но эти картины преследовали его уже несколько лет. А выглядели они вот как. Гвоздь как бы со стороны наблюдал собственное мертвое тело, лежащее в шикарном тысячедолларовом гробу, и с неподдельным живым интересом наблюдал за реакцией родных и знакомых, присутствующих на похоронах.