– Номер жетона? – отрывисто каркнула особистка, шелестя бумажками.

– Тридцать два.

– Ваше имя?

– Ахмат.

– Ахмат? – Глеб Пьяных сверкнул на меня глазами.

– Так точно.

– Пол?

– А что, не видно?

Бородач погрозил мне пальцем:

– Не нужно ерничать, товарищ. Не время, не место.

– Мужчина.

– Возраст?

– Полагаю, тридцать лет.

– Место пробуждения?

– Дж… джонка.

Особисты изумленно уставились на меня.

– Что еще за джонка?

– Джонка – это плавучий ресторан на Москве-реке, я пробудился в его трюме.

– Где именно это произошло?

Бородач буквально ел меня глазами.

– Точно не помню. Джонку прибило к берегу ночью.

Бородач отложил в сторону сигарету, взял со стола какой-то тюбик.

– Не желаешь? – спросил он у напарницы. Та отрицательно качнула головой.

– Обожаю космическую жратву, – особист выдавил из тюбика себе в рот что-то желтоватое.

– Состоите ли в какой-либо секте? – особистка вновь повернулась ко мне.

– Нет.

– Знаете что-нибудь о врагах Лорд-мэра?

– Ничего.

Она отложила в сторону карандаш.

– Ну что же, тридцать второй, полагаю, вы можете быть допущены к испытаниям. Ты не против? – особистка посмотрела на напарника.

Бородач развел руками.

– Я могу идти? – приподнялся я.

– Но! – засмеялся Глеб Пьяных. – Прыткий какой. А взнос?

Так вот, значит, за что погиб Снегирь! За взнос…

Я открыл рюкзак и, вынув холщовый мешочек, выменянный у Цыгана, положил на стол перед особистами.

Бородач развязал зубами бечевку, достал пакетик с белым порошком.

– Кокаин?

Надорвал пакетик, лизнул порошок.

– Весьма недурно, – по физиономии особиста разлилось блаженство. – Можете готовиться к испытаниям. И передайте своим конвоирам вот это.

Он протянул мне клочок бумаги. Выходя из комнаты, я успел мельком глянуть на клочок: на нем крупными печатными буквами было написано: «ЖИЗНЬ». Что это значит?

Конвоиры уставились на меня, как на вернувшегося с того света. Почему стрелки так боятся особистов? Мне черные плащи не показались страшными. Уж не лгун ли наш великий учитель Христо?

– Давай резолюцию, – пробасил усатый конвоир.

– Что?

– Резолюцию, говорю, давай.

Я протянул бумажку.

– «Жи – знь», – прочел он. – Ну, пошли.

Снаружи стемнело. Кое-где на сером небе заискрились звезды.

Мои конвоиры стали гораздо разговорчивее и даже добрее по отношению ко мне. Того, что с усами, звали Сосо, второго, тощего блондина, – Фомин.

– Уже четверых до тебя в расход пустили, – сообщил мне Сосо. – Повезло тебе.

Вот значит, что такое «Жизнь» – печатными буквами. Интересно, какую резолюцию получил Борис?

Мы двигались по направлению к баракам, окутанным сизой дымкой.

– Счас приду, сожру тварки, – и спать, – мечтательно проговорил Фомин.

– Подрочить не забудь, – осклабился Сосо.

– Заткнись, черножопый.

Блондин толкнул напарника в плечо. Я думал, сейчас начнется свара, но эти двое только посмеялись. Должно быть, пидары, вроде Цыгана с Вадимом… Впрочем, пидары они или нет, – меня совершенно не колышет. У меня своя цель, своя Серебристая Рыбка.

Конвоиры привели меня к длинному бараку, стоящему поодаль от казарм стрелков. Его охраняли три дюжих бойца. Их челюсти равномерно, почти синхронно, двигались.

– Последний? – обратился к Сосо один из них, сплевывая на снег какой-то черный комок.

– По ходу, да.

– Заходи, мясо.

На меня пахнуло теплым запахом еды, печки, немытых человеческих тел. Людей здесь было много: они лежали на двухъярусных нарах и… читали. В библиотеку, что ли, я попал?

– Ахмат.

Я увидел Бориса. Что-то вроде радости проклюнулось в душе.

– Иди сюда.

Он указал на свободную койку, расположенную аккурат над его собственной койкой.

– Еле отбил, – похвастался Борис. – Знал, что ты придешь.

– Почему все читают?

– Жить хотят, потому и читают, – Борис нехорошо улыбнулся. – Вот, держи.

Он протянул мне тонкую тетрадку. На обложке крупно: «Устав Армии Московской Резервации».

– Что это за хрень?

– Возможно, это одно из испытаний, Ахмат, – сказал, глядя мне в глаза, Борис.