– Возможно, я просто попутешествую эти дни. Вы не станете возражать, если я поеду с вами в Штутгарт в одном поезде? Мы поболтаем в дороге. Если вам это не помешает.

– Нет, никоим образом. Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Я сейчас оденусь. Ладно?

В студии не было укромного уголка, где она могла бы незаметно одеться. Молодых не слишком беспокоили правила приличия, они и не стремились уединиться. Майа неловко натянула на себя узкие брюки и надела свитер. А Поль с безразличным видом принялся мыть руки.

Она поглядела в карманное зеркальце и пришла в ужас. Такое лицо в равной мере могло испугать и при дневном свете, и при яркой неоновой вспышке. Это не было лицом молодой женщины. Майа увидела бледное, какое-то измученное, искаженное от странной, тайной боли постчеловеческое лицо. Оно почти не поддавалось описанию, это словно вылепленное восковое лицо старомодного пластикового манекена.

Она подбежала к кухонной раковине и нанесла на лицо скраб. Протерла тонизирующим лосьоном. Использовала средство для уменьшения пор. Нанесла стягивающую пленку. Намазалась кремом. Нарумянилась. Подкрасила ресницы тушью. Загнула их специальными щипчиками. Взяла корректирующий карандаш. Подвела брови. Но забыла почистить зубы. Ничего, с зубами можно как-нибудь обойтись.

Вновь посмотревшись в зеркало, Майа поняла, что сумела приукрасить горькую правду. Затушевала ее косметикой. Волосы по-прежнему были из рук вон плохи, но естественные волосы всегда неважно выглядят.

Она нашла яркую чешскую шаль, надела туфли на каблуках и большой теплый серый берет. Сунула в рюкзак две уже почти использованные кредитки. Теперь она сможет как-то выкрутиться. Тщательно одетая, согревшаяся, защищенная. Счастливая и уверенная в себе.

Поль был спокоен, терпелив и на редкость равнодушен. Он внимательно осмотрел последние работы Эмиля, отыскал деревянную шкатулку и открыл ее.

– Он вам когда-нибудь это показывал?

– Кажется, нет.

– Это моя любимая вещь. – Поль с подчеркнутой осторожностью вынул из шкатулки изящную белую чашку и блюдце. Поставил их на рабочий стол Эмиля. – Он сделал их сразу после перемены. Тогда Эмиль пытался жить в реальном мире, словно утопленник в водовороте.

– Чайная пара, – сказала Майа.

– Потрогайте их. Возьмите в руки.

Она прикоснулась к чашке, которая будто зашипела от прикосновения ее пальцев. Майа отдернула руку. Поль ухмыльнулся.

Она снова дотронулась кончиком пальца и легонько провела им по блюдцу. Раздалось слабое электрическое потрескивание, и у нее появилось ощущение, будто что-то мягкое и в то же время острое кольнуло ее. Тело пронзил легкий электрический ток.

Поль рассмеялся.

Она решительным жестом взяла чашку, которая, казалось, жужжала и прыгала в ее руках. Майа опять отставила чашку в сторону.

– Там что, внутри батарейки? Или это какой-то ловкий трюк?

– Она не керамическая, – пояснил Поль.

– А из чего же она сделана?

– Я не знаю. Она похожа на керамическую и блестит, как керамика, но, по-моему, это спрессованное пенистое стекло. Однажды я видел, как он налил раствор в эту чашку. Жидкость медленно просочилась сквозь чашку и блюдце. Не могу утверждать, от чего это зависит – от пористости или от фрактального измерения, или, может быть, это ван-дер-ваальсовы силы [6] , но она странно реагирует, соприкасаясь с руками.

– Но почему?

– Это objet qratuit. Искусная работа, демонстрирующая провал обыденных ожиданий.

– Это шутка?

– А разве Эмиль шутит? – мрачно откликнулся Поль. – Разве это шутка, больше не быть человеком? Шутка... Но что такое шутка? Шутка – это нарушение общепринятых рамок.

– Но ведь это не всеобщая формула.

– Разумеется, нет.

– Тогда расскажите мне все, что знаете.

Поль уложил в шкатулку чашку и блюдце, почтительно и аккуратно поставил ее на полку.

– Вы готовы? Тогда пойдемте, нам пора.

Он вскинул на плечи рюкзак, открыл дверь, пропустил Майю и запер студию на ключ.

Они спустились по громко скрипящим ступеням. День был облачный и ветреный. Майа и Поль направились к Народной станции. Она шла рядом с ним, стараясь не отставать. На каблуках Майа была одного с ним роста.

– Поль, простите, пожалуйста, если я окажусь слишком прямолинейной. Я приехала издалека и многого не понимаю. Надеюсь, что вы простите меня. Вы преподаватель, поэтому, надеюсь, вы скажете мне правду.

– Я растроган вашим оптимизмом, – отозвался Поль.

– Прошу вас, не говорите так. Что мне сделать, чтобы вы сказали мне правду?