Через час они уже сидели в седлах и выезжали из города в северо-западном направлении вместе с давним другом Уилла. Прошла целая вечность с тех пор, как Кларри каталась верхом, и теперь она наслаждалась привычными ощущениями, когда лошадь и всадник превращаются в единое целое. Иногда она уезжала вперед, потом позволяла себя догнать и присоединялась к разговору парней.

Они сделали остановку на ферме, чтобы напоить лошадей, а сами сели, привалившись спинами к теплой каменной стене и наблюдая за тем, как заходящее солнце разливает по небу кроваво-красное сияние.

Уилл и Джонни продолжили спор о политике. Джонни восхищался Кейром Харди, энергичным шотландским лидером Независимой лейбористской партии, чью речь он слышал в Эдинбургском университетском сеттльменте.

— Я думаю вступить в партию, — с воодушевлением заявил он.

— В Независимую лейбористскую партию? — спросил Уилл, изумленно глядя на него.

— Да. А почему бы нет?

— Они же социалисты. Твой отец будет в бешенстве! — воскликнул Уилл.

— Он всегда поощрял дискуссии в нашем доме, так что вряд ли он будет недоволен моим поступком, — возразил ему Джонни. — К тому же я скажу ему то, что всегда говоришь ты: Христос тоже был социалистом. Как сын священника, он должен это одобрить.

— Ну, я говорю это просто для того, чтобы позлить отца и брата.

— А что вы думаете об этом, Кларри? — неожиданно спросил Джонни.

Кларри отвела взгляд от красочного заката.

— Насчет Лейбористской партии или по поводу вашего вступления в ее ряды?

— И о том и о другом.

Молодые люди смотрели на Кларри с интересом, как будто ее мнение было для них очень важно. Еще два года назад она вообще не знала бы, о чем они говорят, но за последнее время Кларри многое почерпнула из разговоров, которые велись в ее чайной.

— Думаю, Харди прекрасный человек, и рабочему люду нужен именно такой лидер. В том числе и женщинам. Он одним из первых высказался за предоставление женщинам избирательного права. Правда, дело так и не сдвинулось с мертвой точки, — вздохнула она.

— Кларри! — воскликнул Уилл с притворным ужасом. — Вы что же, тайная социалистка, как и опасался Берти? Дайте мне скорее нашатырный спирт.

— Не нужно падать в обморок, — усмехнулась Кларри. — Я хозяйка чайной, а значит, принадлежу к классу буржуазии, не забывай об этом.

— Эй вы, двое, я ведь серьезно! — нетерпеливо вмешался Джонни.

— Извини, — сказала Кларри, положив ладонь на его руку. — Я тоже стараюсь быть серьезной. Если ты всем сердцем во что-то веришь, значит, следуй этому, независимо от того, что об этом думает твой отец или кто-либо еще. Решать только тебе. Почему бы тебе не зайти в мою чайную до отъезда в Эдинбург и не послушать дебаты, которые у нас там ведутся?

— Да, с удовольствием, — охотно согласился Джонни.

Когда солнце скрылось за горизонтом, они снова сели на лошадей и отправились домой. Кларри очень не хотелось возвращаться. Когда у нее снова появится возможность прокатиться верхом?

— Наслаждайтесь прогулкой, Кларри, — сказал Уилл, будто прочитав ее мысли.

— А что такое? — спросила она, вздрогнув.

— Как только Джонни вступит в Лейбористскую партию, — ухмыльнулся Уилл, — ему придется продать лошадей, а вырученные деньги сдать в партийную кассу.

Джонни прыснул от смеха.

— Только твою лошадь, Уилл. Нам с Кларри лошади еще понадобятся во время революции.

К тому времени, когда они добрались до Саммерхилла, уже стемнело. Уилл переоделся и снова ушел, оставив Кларри наедине с чувством потери. Он собирался переночевать у Джонни. Их приятное общество прогоняло пустоту, которая поселилась в ее душе после переезда Олив. Теперь она вернулась, как боли в желудке. Кларри отправилась на поиски Герберта.

Она не застала его в кабинете, и это было необычно. Проходя мимо его спальни, Кларри увидела пробивающийся из-под двери свет. Видимо, он устал за день и отправился пораньше в кровать. Кларри надеялась посидеть с ним допоздна, обсуждая события прошедшего дня, даже если бы пришлось постоянно напоминать ему имена гостей, присутствовавших на свадьбе.

Вопреки здравому смыслу, Кларри поднялась на следующий этаж и заглянула в бывшую спальню Олив. Но там не было ничего, что принадлежало бы сестре, а Салли уже убрала с кровати ее постель. Здесь не было ничего, что могло бы утешить Кларри. Но потом, в неясном свете уличного фонаря, она увидела смятое платье, брошенное на спинку стула. Взяв его в руки, она узнала старое платье, которое Олив сшила себе, когда они только переселились в Саммерхилл. Сперва оно было нарядным, затем, через несколько лет, его разжаловали в повседневные. В последнее время Олив надевала его, когда занималась живописью. Кларри прижалась к платью лицом. Оно все еще хранило аромат сестры и слабый запах скипидара.

— Ах, Олив! — воскликнула Кларри. — Я так скучаю по тебе!

На нее с новой силой обрушилась тяжесть утраты, тоска по прежней жизни, родителям, по Белгури и горам Кхаси, по близости, которая была у нее с Олив. Прижимая к себе платье, будто реликвию, Кларри спустилась по лестнице в свою спальню. Здесь было тихо и пустынно, как в потустороннем мире. Кларри осознала, как мало принадлежит ей эта комната. Здесь она спит, одевается, но эта спальня по-прежнему скорбит по своей предыдущей хозяйке.