Наслаждаться произведенным эффектом не стал. Не садист. Сказал и тут же вышел.

Крик раздался за секунду до того, как я собрался завести движок.

Я не знаю, чего в этом душераздирающем вопле было больше – страха или удивления, но у меня по всему телу встали дыбом волосы. И это не фигура речи. Исключительно физиология.

Выхватывая на бегу пушку, я ворвался во двор и увидел то, что увидел: лежащего ничком на площадке возле гаража Нигматулина трепал огромных размеров волк.

Зверь на самом деле был крупный. В холке, пожалуй, выше откормленной кавказской овчарки. Грудь широкая. Лапы мощные. Клыки – штыри, которыми рельсу к шпалам приколачивают.

И такое вот чудище вцепилось мертвой хваткой несчастному в горло. Выжить у того не было никаких шансов. И хотя он сжимал в руках невесть откуда взявшийся нож и даже пытался ткнуть волчаре лезвием в бок, но это больше походило на агонию. Собственно, это и была агония.

Я начал стрелять прямо от калитки. Точно видел, что три первые пули вошли зверю в бок. Но отреагировал он только на четвертую. На ту, что попала ему в голову.

Нет, он не повалился набок. Не взвыл от боли. Ничего такого. Он просто прекратил рвать горло жертвы (там голова уже практически отделилась от тела) и с холодным недоумением глянул на меня. Потом принял в грудь пятую пулю, увернулся, ловко отскочив в сторону, от шестой и седьмой, а когда я полез за новой обоймой, сам перешел в наступление.

Он не бежал. Приближался шагом. Замер метрах в трех и, зловеще виляя хвостом, медленно и плавно наклонил голову влево, а затем – со столь же изуверской пластичностью – вправо. Казалось, он хотел повнимательней рассмотреть своими горящими глазами, что это за чудило такой шмаляет в него всякой ерундой. А когда рассмотрел, стал поджимать задние лапы, готовясь к прыжку. Все это он делал безмолвно – ни рыка, ни лязга зубов, ни утробного рычания. Жутковатое зрелище.

Попадись ты мне в Ночь Полета, разорвал бы я тебя, зверь, как бобик грушу для клизмы, подумал я, не отводя взгляда от его желтых глаз.

К той секунде уже понял, что пули мне не помогут. Что здесь они не катят. Пусть серебряные они, пусть заговоренные – но не катят. Нужно было пробовать что-то другое.

И я попробовал.

Отшвырнув в клумбу безотказный, но в данной ситуации бесполезный кольт, провернул медное кольцо на левом безымянном, после чего, наложив друг на друга ладони с растопыренными пальцами, сотворил Решетку Зигмунда.

Зверь пробил это магическое препятствие с ходу. Легко пробил. С такой легкостью ребенок пробивает каблучком корку льда на луже после первого ночного заморозка. Тем не менее, когда волк пролетел сквозь дыру, я, провернув кольцо теперь уже на правом безымянном, поднял от земли до неба точно такую же решетку.

На этот раз сработало.

Волк на излете движения ткнулся в препятствие перемазанной в крови мордой и рухнул наземь.

– Схлопотал! – обрадованно воскликнул я и показал ему средний палец.

А волк ничего – вскочил, тряхнул головой, как боксер после нокаута, отошел чуть назад и повторил прыжок.

Я не стал горячиться. Дождался мгновения, когда он разорвет грудью сияющие прутья, и только тогда, что есть сил сжимая в ладони заколку для галстука, на одном дыхании проорал:

Его морда была от меня уже на расстоянии вытянутой руки, когда, разорвав ткань Пределов, посреди двора возник круговорот Волчьей Ямы.

Зависший в воздухе зверь сопротивлялся яростно, он, пытаясь вырваться, изо всех своих недюжинных сил перебирал лапами, но с затягивающей бездной ему было не совладать.

Миг.

Другой.

И Запредельное всосало его без остатка.

Я сперва разыскал среди георгинов пистолет, сунул в кобуру, только потом подошел к трупу.

Первая мысль, которая пришла в голову: хорошо, что не завтракал. А вторая была такой: славно он умер – как воин, с оружием в руках.

Как только я подумал об оружии, сразу посмотрел на правую руку покойного. А ножа-то в ней как раз и не оказалось. Я не поверил собственным глазам, закрыл их, открыл – нет ножа. Пропал куда-то. Приличный такой тесак с широким лезвием. То ли десантный, то ли охотничий. Я не мог ошибиться – был нож. Был, а теперь не стало. Раскрытая ладонь мертвеца была пуста. Но, правда, не совсем – в ней что-то блестело. Что-то мелкое и круглое, похожее на чешуйку крупной рыбы. Уже догадавшись, что это такое, я присел на корточки. И убедился в очевидном. Это действительно была монета. Советская. Двухкопеечная. Лежала решкой вверх.

Почему-то мне в тот миг подумалось о том, что, когда кто-то получает в подарок нечто колющее или режущее, он должен обязательно сунуть дарителю монету. Таков обычай.

Подумал, выкинул из головы и направился к машине.

Рассиживаться было некогда – мертвому уже не поможешь, нужно живых спасать. В первую очередь Леру. Домбровского – во вторую. Он, конечно, клиент и все такое, но все же – его после Леры. Он-то сам во всем виноват: полез, куда не звали, соврал, когда правду требовалась сказать. Кругом виноват. А вот девушка, которой я сдуру всучил краденый амулет, может стать невинной жертвой. И это было бы несправедливо.