Шрифт:
Если бы удалось как-то зафиксировать все, о чем думает человек, то мы бы имели совокупность «прогнозов» и «требований», обеспеченных «объяснениями». При этом, если устранить «прогнозы» и «требования», то за ненужностью ретируются и «объяснения», однако, покамест последние наличествуют, избавиться от «прогнозов» и «требований» весьма и весьма затруднительно. Поэтому речь должна идти не о «конфликте интерпретаций»829, но об абсурдности самого факта интерпретации [431] 830. Когда Г. Райл пишет, что «теоретизирование является одной из практик наряду с другими и само по себе может быть осуществлено разумно или глупо»831, он, с одной стороны, сводит «теоретизирование» к «объяснению», что само по себе примечательно, поскольку срывает нездоровый налет восторга с «научного знания» [432] 832; однако, с другой стороны, он устанавливает критерий («разумно или глупо»), который с позиции здравого смысла, конечно, хорош, он требует от пациента «разумных» «объяснений» (суждений, мыслей и т. п.), но не нужно лицемерить – к истине это не имеет никакого отношения. Тем, кто «охотится» за эффектом, а таковы представители всех, без исключения, психотерапевтических школ, данный критерий не нужен. Плацебо – обман, а практик доволен результатом, при том что пациент его мыслит в этом случае «глупо», а врач объясняет «разумно».
431
Под «интерпертацией» здесь следует понимать те «объяснения», которые обеспечивают и тем самым усиливают «прогнозы» и «требования» человека. Принципиально отличие апперцепции от «объяснения», таким образом, состоит в том, что апперцепция предполагает под собой факты, пусть и весьма искаженные, «объяснение» же (или интерпретация) уже не предполагает фактов, она их создает, впрочем, понятно, что эти «создания» имеют сугубо идеалистическую природу. Однако сами эти «сознательные акты» – суть рефлексы, динамические стереотипы. «Сознание, – пишет Л.С. Выготский, – есть переживание переживаний, точно таким же образом, как переживания суть переживания предметов. Но именно способность рефлекса (переживание предмета) быть раздражителем (предметом переживания) для нового рефлекса – этот механизм сознательности и есть механизм передачи рефлексов из одной системы в другую».
432
По этому поводу исчерпывающие выразился А. Эйнштейн: «Я вижу, с одной стороны, совокупность ощущений, идущих от органов чувств; с другой стороны, совокупность понятий и предложений, записанных в книгах. Связи понятий и предложений между собой – логического характера; задача логического мышления сводится исключительно к установлению соотношений между понятиями и предложениями по твердым правилам, которыми занимается логика. Понятия и предложения получают смысл, или “содержание”, только благодаря их связи с ощущениями. Связь последних с первыми – чисто интуитивная и сама по себе не логической природы. Научная “истина” отличается от пустого фантазирования только степенью надежности, с которой можно провести эту связь или интуитивное сопоставление, и ничем иным».
Критерий, который избрала для себя КМ СПП, – субъективное качество жизни человека. Какие будут использованы «объяснения» для того, чтобы избавиться от «объяснений», не имеет принципиального значения, поскольку у них одна участь – редукция. Однако же до тех пор пока существуют «объяснения», субъективное качество жизни человека не будет вполне удовлетворительным, и этому он также найдет «объяснение». Единственная возможность состоит в том, чтобы подорвать авторитет «объяснения» и заменить его простейшим аналогом – «констатацией». Где констатируется «факт», там на авансцену выходит результат апперцептивного поведения, а далее работа идет уже конкретно с этой апперцепцией, причем возникающие по ходу этой работы «объяснения» редуцируются тем же самым образом.
Если не мистифицировать процесс мышления, то нет никаких сомнений в правильности следующего тезиса И.П. Павлова: «Вероятно, – пишет он, – лобные доли и есть орган этого прибавочного чисто человеческого мышления, для которого, однако, общие законы высшей нервной деятельности должны, нужно думать, оставаться одни и те же»833. Однако, как показал Л.С. Выготский, рассматривая этот вопрос с точки зрения культурно-исторической теории, необходимо сделать важное уточнение: «Каждая психическая функция в свое время переходит за пределы органической системы активности, свойственной ей, и начинает свое культурное развитие в пределах совершенно иной системы активности»834. Иными словами, хотя мышление и функционирует по тем же законам, которые установлены в психике, но содержание мышления (речевое поведение) разворачивается в принципиально иной плоскости (то есть в «картине», где знаки понимаются как означающие), что, собственно говоря, и производит ощущение отличности мышления от любого другого психического процесса, хотя сугубо «технически» это отличие не существенно: те же динамические стереотипы, те же элементарные эмоции и та же работа, служащая той же цели – тенденции выживания (последняя, однако, здесь серьезно «разрослась»).
Как уже говорилось, проблемой являются не «объяснения» сами по себе, но их фиксирующая и усиливающая роль в отношениях «прогнозов» и «требований». Начинающиеся со слов «потому что», они способны оправдать любое «требование» и любой «прогноз». Неслучайно Ф. Пёрлз не скрывал своего раздражения, когда встречался с «объяснениями»: [433] «Почему и потомучто – неприличные слова в гештальттерапии. […] Почему создает лишь бесконечную цепочку исследований причин причин причин причин причин»835. Впрочем, раздражаться просто не имеет смысла, ведь существование «объяснения» объяснимо. «Картина» создается как «дублер» действительности, но если действительность – это естественная целостность, то «картина» искусственна, взаимосвязи элементов в ней могут быть только «созданы» и они суть «объяснения». Здесь та же разница, что между природной скалой и стеной из кирпича – для последней нужен цемент, с этим ничего не поделать.
433
Ф. Пёрлз называл пациента, впадающего в «объяснения», «еврейской мамашей» («у нее для всего есть причина»), собственно «объяснение» он называл «дерьмом» и проводил даже его классификации. Его «собака сверху» «объясняет» «требования», а «собака снизу» использует «прогнозы» для «объяснений», почему она не может исполнить эти «требования».
Необходимо точно понять роль «объяснений» («картина») в поведении человека. Казалось бы, они его определяют, однако на поверку оказывается, что «объяснения» лишь «визируют» уже осуществленную конфигурацию элементов «схемы». [434] С другой стороны, никакое действие без этой «визы» (хотя бы и в свернутой форме) невозможно, [435] исключая разве те случаи, о которых психиатру не нужно специально рассказывать. Вместе с тем если «объяснение» уже создано, то возможность соответствующего действия или утрачивается (если «объяснение» касается того, почему чего-то сделать невозможно), или, напротив, появляется (если «объясняется», почему что-то сделать можно), даже если в реальности подобная возможность отсутствует. В этом смысле роль «картины» (и содержащихся в ней «объяснений») в детерминации поведения значительно весомее, нежели предполагаемое изначально одно лишь «визирование» «объяснением» («картина») действия «схемы».
434
Хорошей иллюстрацией этому представляется та форма «патологического опьянения», когда человек, принявший предельную для себя дозу алкоголя, «абсолютно меняется», «словно становится другим». При этом он продолжает вести себя так, будто бы и не пьян вовсе, однако, он ведет себя так, как никогда бы не повел себя, будь он трезвым. Амнезируя впоследствии свое поведение во время «патологического опьянения», он даже не верит собственным действиям и своим же речам. Он совершенно искренне утверждает, что «не мог этого сказать или сделать», однако же он сказал и сделал, более того, в его поведении все было «логично». Его действия не только не были спонтанными и необъяснимыми, но он активно, системно и последовательно объяснял, аргументировал тогда присутствующим, почему он совершает те или иные поступки. Все это с очевидностью свидетельствует как о том, что «схема» репрезентирована в «картине» лишь относительно небольшой свой частью, так и о том, что «картина» подобострастно обслуживает «схему».
435
Даже в случаях диссоциативных расстройств пациент объясняет (так или иначе, себе или другим) свое поведение, «вышедшее из-под контроля сознания». Данный факт не только не противоречит сказанному, но лишний раз подтверждает защищаемую здесь позицию: «объяснение» всегда вторично по отношению к действию. Если же возникает обратная иллюзия, значит, просто не учтены те действия, которые предшествовали «объяснению», которое полагается как первичное.
Далее следует уточнить следующий момент: «разумность» «объяснения» не является серьезным аргументом в пользу достоверности последнего. Это понятно из механизма происхождения «объяснений», однако это обстоятельство далеко не всегда очевидно. [436] Здесь складывается впечатление, что все зависит от имеющейся в распоряжении индивида информации, но по всей видимости, это только отчасти действительно так. Вполне вероятно, что есть такая «информация», которая не может стать достоянием никакого индивида, имеющего данное устройство воспринимающего аппарата. [437] Однако если нечто, что никак нельзя воспринять (ни фактическим, ни «вооруженным» глазом), и существует, то об этом нельзя ни судить, ни объяснять это. Всякие попытки такого рода836 абсурдны.
436
Например, «объяснение», что нельзя приплыть в Индию, отправившись из Европы не вокруг Африки (то есть сначала на Север и далее на Восток), а на Запад, в глубь Атлантического океана, в XIV веке выглядело весьма «разумно», и сумасшедшим следовало бы признать всякого, кто думал иначе. Земля выглядит плоской, а потому «разумно» огибать Африку по пути в Индию. Однако если предполагать, что Земля круглая, и если нет никаких сведений о существовании Америки, то «разумно» заключить, что, преодолев Атлантический океан, ты окажешься в Индии.
437
Например, нельзя услышать ультразвук, что не означает, впрочем, что его не существует. Однако знание об ультразвуке стало возможным именно благодаря возможностям воспринимающего аппарата человека, позволившего измерять звук в том его спектре, где он не слышен. Далее следует, что нельзя исключить вероятность существования таких явлений, которые вообще никак не могут быть восприняты или диагностированы психическим человека.
Установление «причинно-следственных связей» есть интеллектуальная операция, а потому к процессу познания она имеет весьма относительное отношение. Выявленные таким образом закономерности призваны реконструировать реальность, но не познать ее. Абстрактно понятно, что все определяет все. Но человек имеет склонность выделять «главную причину», тогда как ее первенство – только кажущее, поскольку возможность этой «главной причины», в свою очередь, обеспечивается какой-нибудь незначительной мелочью, как правило выпадающей из поля зрения, однако вне этой «мелочи» не было бы и «главной причины». Более того, «осознанная причина» – это «причина официальная», а, как говорил Л.С. Выготский, «нам может показаться, что мы что-нибудь делаем по известной причине, а на самом деле причина будет другой»837. Л. Витгенштейн, в свою очередь, так же весьма скептически относился к возможности указания на действительную «причину» того или иного явления. Он полагал, что то, что мы считаем «причиной», – это или способ, при помощи которого была достигнута данная цель («Вы представляете причину, – писал Л. Витгенштейн, – как будто это дорога, по которой вы шли»)838, или просто указание на «повод» или на «мотив» нашего действия [438] 839.
438
При этом «повод» Л. Витгенштейн считал «гипотезой», а «мотив – это просто то, что мы отвечаем, когда нас спрашивают».
Наконец, заслуживает внимания и следующий пункт. «Объяснения» могут быть восприняты индивидом уже в готовом виде, а могут создаваться им самостоятельно. Если все «объясняют» какую-то вещь каким-то образом, то очевидно, что один из всех «объясняет» ее так же. Однако если кто-то один «объясняет» нечто так-то, то это не мешает другому «объяснять» это иначе. Все это создает возможность спора, однако такой спор есть не что иное, как пикирование индивидуальными «объяснениями» на базе общих «объяснений». Введение какой-то новой информации в «картину» оппонента может прекратить (исчерпать) спор, но общие «объяснения» не становятся от этого более существенными. В результате изменится поведение того, кто получил новую информацию, однако поведение это, как и прежде, будет обеспечиваться все теми же общими «объяснениями», которые, разумеется, могут быть ошибочными.