Уже через одно-два поколения после прекращения в 30-х годах суфийских практик назначение подземных камер уджагъабыр было полностью забыто. А уединявшиеся в них суфии рисуются современным мусульманам волшебниками, способными исчезать, проходить сквозь стены и переноситься по воздуху из одного селения в другое. Согласно легендам, уединяясь на 40 дней в ямах, где «не слышно было ни пения петуха, ни крика осла»41, шейхи выдерживали искус окружавших их злых подземных духов и приобретали сверхъестественные способности42. По устным преданиям, рутульские шейхи первой половины XX века Каср Дауда из Рутула, Хазарчи из Шиназа и другие могли превращать рис в червей, а местное национальное кушанье – хинкал с сыром – в лягушек и совершать иные кунштюки. По мнению рутульцев, чудотворство помогало им избежать гибели в период советских репрессий43. Характерное предание рассказывают про чудотворца (и, вероятно, суфия) Гаджи-Рамазана. Когда в 1930-х годах его посадили в ахтынскую тюрьму, в часы молитвы он проходил сквозь стены запертой камеры, чтобы по всем правилам совершить намаз.

Сегодня суфийские шейхи окончательно превратились в исторической памяти в родоначальников тухумов рутульцев. Выше я уже рассказывал про «суфийский» тухум Сефиер из Рутула. Изучение надмогильных стел на его родовом кладбище показало, что в XVIII–XIX веках среди представителей рода было немало местных улемов, в том числе мюридов и шейхов братства Накшбандийа. Ныне суфийское прошлое клана оказалось заслонено преданиями об участии его выходцев в распространении ислама и боях Кавказской войны XIX века. Не меньшую метаморфозу претерпели и сами тухумы. Многие из них исчезли, другие слились, превратившись в квартальные объединения сельских общин и колхозные бригады. Исповедание родовых культов объединяет сегодня не потомков одного рода, а всю общину. К сохранившимся уджагъабыр рутульцы регулярно приносят и раздают милостыню-садака, принимающую все более современные формы. Так, районные власти не берут с хранителя святилища платы за пользование электричеством и другими коммунальными услугами, оплачивая эти расходы из бюджета сельских и районных администраций.

Превращение суфийских святилищ в тухумные уджагъабыр помешало расколу мусульманских общин Рутульского района на враждебные фракции тарикатистов и ваххабитов. Последние получили от своих врагов оскорбительную кличку ваххабитов в честь известного реформатора XVIII века Мухаммеда ибн ‘Абд ал-Ваххаба. Они выступают за очищение ислама от «недозволенных новшеств» (араб. мн. бида‘), под которыми понимают почитание святых, суфийских шейхов и ряд других религиозных обычаев дагестанцев. Противостояние сторонников суфизма и ваххабитов, как известно, стало настоящим бедствием мусульман многих районов Северного Кавказа и Закавказья во второй трети 1990-х годов. Между ними не раз возникали кровопролитные столкновения, временно затихшие после запрета «ваххабитской деятельности» в Дагестане в 1999 году и начавшейся тогда же второй чеченской войны. Не без влияния культа родовых святилищ ваххабизм пока не получил особого распространения среди рутульцев. Небольшие ваххабитские общины в несколько десятков человек появились лишь в соседнем Ахтынском районе – в селениях Ахты, Кака, Луткун44.

Судьба родовых культов рутульцев показывает, что на микроуровне сегодня развитие религиозных практик у мусульман Дагестана и в целом постсоветской России протекает гораздо сложнее, чем представляется. Во многом его ход был предопределен деградацией книжного исламского знания и секуляризацией мусульманского общества при советской власти. Начавшийся в 90-х годах XX века исламский бум нельзя понять исходя из упрощенных оппозиций традиционного и современного, «книжного» и «народного» ислама. Стихийное возрождение святилищ горцев обнаружило несостоятельность характерного для советского религиоведения взгляда на культ святых как на пережиток прошлого, неизбежно отмирающий в современных условиях. Не оправдались и прогнозы советологов о том, что нелегальные суфийские братства сметут власть России на мусульманском Востоке. В постсоветское время место гонимых суфиев заняли ваххабиты, а шейхи легализованных суфийских братств, наоборот, пошли на союз с властями. Последователи шейха Саида-эфенди Чиркейского контролируют официально признанное Духовное управление мусульман Дагестана.

Не стоит, конечно, думать, что изученные в этой статье обряды и представления рутульских святилищ представляют собой нечто универсальное, общее для постсоветской религиозности мусульман России. В целом религиозная ситуация в мусульманских общинах на постсоветском пространстве крайне мозаична. Только в одном небольшом Дагестане можно обнаружить самые различные ее варианты, от ваххабизма до суфийских вирдов и культа святых. Довольно сильно отличается между собой религиозность мусульман небольших горных селений вроде Шиназа и урбанизированных поселков городского типа на равнине и в предгорьях, не говоря уже о крупных современных городах типа Махачкалы, Хасавюрта, Дербента. Возвращаясь к поставленному в начале статьи вопросу о природе современных религиозных практик и представлений горцев Дагестана, можно, пожалуй, наиболее точно определить ее, используя известное определение Бруно Латура (Latour) как сложное гибридное образование, развитие которого продолжается. В ней сложно переплелись древние неисламские обряды и современные религиозные течения, наследие сложного советского времени.

1 Полевые и архивные исследования, результатом которых является эта статья, проводились в Дагестане при поддержке Фонда Сороса (OSI/HESP) и Фонда Макартуров. Автор выражает этим организациям свою искреннюю благодарность.

2 См., например: Берже А.П. Могилы святых и другие места, уважаемые мусульманами // Труды Императорского московского археологического общества. М., 1880. Т. 8; Краткий обзор более замечательных общих мечетей и некоторых поклонных мест в Закавказье // Кавказский календарь на 1885 год. Тифлис, 1885. Отд. 1.

3 Goldziherl. Muhammedanische Studien. Halle, 1888. Bd. I.

4 Круглов А.П. Культовые места Горного Дагестана // Краткие сообщения Института истории и материальной культуры. М., 1946. Т. 12; Шиллинг Е.М. Из истории одного дагестанского земледельческого культа // Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М., 1946. Вып. 1; Ямполъский З.И. Пиры Азербайджана // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1960. Вып. 8; Агларов М.А. Языческое святилище на вершине горы Бахарган // Мифология народов Дагестана. Махачкала, 1984-

5 См. недавние работы: Рамазанов Р.А. Шиназ: Очерки истории и культуры древнего аула. Махачкала, 1990; Булатов А.О. Пережитки домонотеистических верований народов Дагестана в XIX – начале XX в. Махачкала, 1990; Он же. Умирающие и возвращающиеся святые в Дагестане // Труды молодых ученых Дагестана. Махачкала, 1991; Он же. О некоторых святых местах дагестанских цахуров // Наука и молодежь. Махачкала, 1997. Вып. I; Сефербеков P.M. Аграрные культы табасаранцев. Махачкала, 1995; Рамазанов Р.А., Бобровников В.О. Святые-чудотворцы в народном исламе Южного Дагестана // Дагестан: село Хуштада. М., 1995; Месхидзе Дж. И. Из ингушских сказаний: «Курмах из рода Курейшитов» // Кунсткамера: Этнографические тетради. СПб., 1996. Вып. ю; Аджаматов Б.А. Святыни-зияраты древнего Эндирея. Махачкала, 1998; Сефербеков Р.И., Гашимов М.Ф. Памятники истории и культуры Табасарана. Махачкала, 2003. Последняя публикация на эту тему недавно выпущена мной вместе с московским этнографом С.Н. Абашиным. См.: Подвижники ислама: Культ святых и суфизм в Средней Азии и на Кавказе / Под ред. С.Н. Абашина и В.О. Бобровникова. М., 2003.