— Ты знаешь, эти камни стоят больше пятидесяти тыс…

— Я знаю, — не дала она ему договорить. — Не беспокойтесь. — Она опустила их в глубокий карман плиссированной юбки.

— Не беспокойтесь, — пробормотал он. Повернувшись обратно к рабочему столу, он укрепил лупу и вновь склонился над бриллиантом. — Не беспокойтесь, это мне говорит ребенок, — услышала Пит опять его ворчанье, когда закрывала за собой дверь.

Очутившись снова на улице, она внимательно оглядела лица людей вокруг нее, прежде чем решительной походкой отправиться в обратный путь, опустив глаза и с гордой улыбкой на лице.

— Эй, красотка! — окликнул ее голос в середине квартала. Она подняла глаза и увидела незнакомого парня, несколькими годами старше ее, который с интересом на нее глазел. — У тебя есть что-нибудь для меня?

У нее на мгновение расширились глаза, сердце заколотилось, но потом она поняла, что он просто клеится к ней. Это было что-то новое и неожиданное в ее юной жизни. Она быстро пошла прочь, оставив юнца гогочущим над ее смущением. Он не стал бы смеяться, подумала она, если б знал, что у нее в кармане. Она провела пальцами по пакетикам и снова улыбнулась.

Несмотря на ее осторожность и решимость не поддаваться страху, драгоценный груз в ее кармане был в большей безопасности, чем под попечением вооруженной охраны. Хотя возраст и пол делали ее необыкновенным курьером, на Стрит было в порядке вещей доверять небольшое состояние в виде необработанных камней просто карману, не требуя расписки. Бриллиантовый бизнес основывался на доверии, неоговоренных гарантиях, достаточно было просто ударить по рукам. Богатство носили в пакетах из оберточной бумаги, многочисленные сделки совершались неофициально, фиксируясь лишь мысленно, ни один цент не переходил из рук в руки.

Спустя пять минут она толкнула дверь другой мастерской, очень похожей на мастерскую мистера Шапиро. Надпись, сделанная по трафарету на матовом стекле, гласила: «Джозеф Зееман, огранка и полировка камней».

— Итак, Пьетье, — произнес пожилой человек за рабочим столом, как только она вошла. — Боялась?

— Нет, опа [12] , — ответила она своему деду, переселившемуся в Америку голландцу с редкими седеющими волосами и круглым розовым лицом, как на полотнах Рембрандта. Невысокий, но крепко скроенный, Джозеф Зееман производил впечатление солидного и заслуживающего доверия человека, как прочная, безо всяких прикрас, голландская мебель. — Если кто и был напуган, — добавила с усмешкой Пит, — так это мистер Шапиро. Держу пари, он позвонит, чтобы убедиться, что я на месте.

— Шапиро старый человек.

— Старый человек с бородой, — сказала она со смехом. Затем вытащила четыре белых пакетика из кармана юбки и протянула их деду, гордость распирала ее.

— Хорошо сработано, schatje, — сказал он, ласково обращаясь к ней на голландском языке, что означало — дорогая малышка. Эта девочка, называемая Пьетрой, была чудом, светом, озарившим жизнь Джозефа Зеемана.

— Над чем ты сейчас трудишься, опа? — поинтересовалась она, наклонившись над его шлифовальным колесом. Не успел он ответить, как на другом конце стола зазвонил телефон.

— Да, да, она уже здесь, Джекоб, — ответил в трубку Зееман. Подмигнув Пит, он продолжал: — Разумеется, ей пришлось отбиваться от племени диких ковбоев и индейцев.

Пит задохнулась от смеха.

— Только индейцев, опа, — сказала она после того, как он повесил трубку. — В Америке нет племени ковбоев.

— Ну хорошо, — вздохнул он. — Ты будешь рассказывать мне об Америке, а я буду учить тебя тому, что знаю сам. Подойди, — он жестом подозвал ее поближе, — ты интересовалась, над чем я работаю. Это багетка Вэна Диемана. Взгляни. — Он дал ей лупу, которую она укрепила под бровью с ловкостью, достигаемой длительной практикой. Она взяла палочку с медным зажимом в виде гриба для огранки бриллиантов, которую он протянул ей. Частично ограненный бриллиант был воткнут на конце в маленький шарик припоя.

— Фи! Какой грязный бриллиант, — сказала она после минутного осмотра. — Повсюду рутиловые включения и даже пятнышки углерода, около вершины.

Джозеф просиял.

— Как ты оценишь его?

Она опять сосредоточенно посмотрела. Она терпеть не могла ошибаться в оценке.

— П-два? — рискнула Пит.

— Не плохо, — ответил он. — На самом деле это П-один. П-два будет грязнее. — Она наморщила носик в отвращении, и он рассмеялся искренним веселым смехом голландца. — Вэн Диемана интересует больше размер, чем чистота. Его покупателей не волнует, если камень такой же затуманенный, как Амстердам в декабре. Они хотят самый крупный камень, который только могут найти.

— В таком случае они дураки, — ответила Пит, возвращая обратно палочку и прекращая обсуждение второсортного камня.

Джозеф отложил его в сторону.

— А что ты об этом скажешь? — спросил он, взяв пинцетом крошечный бриллиант. Она вновь вставила в глаз лупу.

Он проверял ее подобным образом несколько лет, оттачивая ее природные способности, тренируя глаз. Когда ей было только шесть лет, он начал объяснять ей сложности огранки камней. Он рассказывал это как сказку, а она слушала с сосредоточенным вниманием.