Ну и самое главное— и Шибаев в Риге, и Кордашевский в Каунасе, и Хорш с Лихтманом в Нью-Йорке являлись членами ложи «Орден Будды Всепобеждающего», учрежденной Рерихом. В свою очередь, эта ложа считалась материнской для организации «Всемирный Союз Западных Буддистов». Помимо спиритизма и чтения оккультной литературы адепты тайной организации изучали восточную философию, рекрутировали профанов и называли себя западными буддистами. В соответствии с древней розенкрейцеровской традицией Рерих жестко регламентировал половые отношения и Кордашевского, и Шибаева. Во время периодической переписки Николай Константинович держал под полным контролем интимные контакты своих подопечных, и если ему казалось, что их поведение требовало корректировки, он как наставник, как «духовный отец» требовал от них беспрекословного повиновения. Так ему удалось расстроить связь полковника с одной литовской учительницей под предлогом того, что якобы она существо «ветхого мира», а Кордашевскому скоро предстоит «коня седлать» и принять участие в мистической миссии на Восток.

Первой ступенью посвящения во «Всемирном Союзе Западных Буддистов» считалась степень «Входящий в поток», а предпоследняя давала право называться «Архатом». Это была оригинальная система иерархического строения, разработанная Рерихом. На вершине пирамиды находился сам Николай Константинович, и его сан звучал помпезно — «Владыка Шамбалы». Вся структура ложи превратилась в огромную агентурную сеть, и многие ее члены подчас не подозревали, в какой странной, а порой и опасной игре они принимают участие. Но для Шибаева и Хорша их миссия была ясна от и до.

В конце 1923 года кирасир Кордашевский получил сразу два послания, о которых позже сообщил в своем дневнике: «В декабре 1923 года получил я из Нью-Йорка известие, что в принципе решено посольство западных буддистов, готово пройти через Тибет, причем Николай Константинович Рерих, продолжая свою уже трехлетнюю экспедицию по Центральной Азии, станет во главе этой миссии. И что, лично зная меня, Н. К. Р. предлагает мне должность начальника конвоя этого посольства. Почти одновременно с письмом пришла и телеграмма с тем же, но уже официальным предложением от поверенного в делах Н. К. Р. [34] . В случае согласия мне предлагалось около 1 апреля 1927 года выехать через Индию в Пекин из наиболее удобного пункта в Северном Китае, организовав свой караван, идти из Сучжоу в провинцию Каньсу на соединение с ядром экспедиции. По прибытии в Сучжоу я должен был получить через почтовую контору этого города дальнейшие директивы» [35] . Кроме того, в порту Тянцзина он должен был встретиться со своим проводником— русским эмигрантом, коммивояжером Голубиным, рекомендованным как лицо, близкое «Всемирному Союзу Западных Буддистов». В действительности «Голубин» был сотрудником советской резидентуры в Китае Борисом Панкратовым.

Кордашевский ответил на предложение утвердительно, и вскоре по просьбе Рериха Шибаев поселил полковника на одной тихой мызе в окрестностях Риги, где полковник жил в полной изоляции до 1927 года. Сюда же Шибаев доставлял ему литературу о Тибете и Центральной Азии — начиная от трудов пастора Гука, написанных в конце XVI века, и заканчивая последними публикациями шведского путешественника Свена Гедина.

В кабинете Дзержинского висели два огромных портрета — Ленин и Троцкий. На широком столе, покрытом зеленым сукном, блестел маленький колокольчик и возвышалась гора дел и документов. В конце апреля 1923 года начальник Объединенного главного политического управления принимал у себя в кабинете гостя— главу Коминтерна Григория Зиновьева. Они обсуждали очень запутанные отношения их ведомств и поджидали еще одного знакомого, который появился вскоре. Это был молодой выпускник Академии Генерального штаба РККА. В течение двух лет он учился там на Восточном отделении, посещая монгольскую секцию, что и предопределило район его будущей работы.

Выпускника Академии встретил здесь самый радушный прием. Хозяин заведения на Лубянке был связан с посетителем давней историей — организацией террористического акта в Денежном переулке, более известном как убийство посла Германии графа Мирбаха, совершенном в 1918 году нынешним гостем Дзержинского Яковом Блюмкиным.

Судьба Якова Блюмкина — это кровавая эскапада. Начало ей было положено выстрелом в немецкого посла в дни эсеровского мятежа в Москве. В звездный час своей кровавой славы Яков Григорьевич еще раз подтвердил нехитрую истину, сформулированную когда-то героем Орсона Уэллса мистером Аркадиным: «Убийства совершаются двадцать тысяч лет, но, как правило, дилетантами».

В день мятежа левых социалистов-революционеров — 6 июля 1918 года — в 14 часов 40 минут к Германскому посольству в Денежном переулке подъехал автомобиль. Из него вышли два чекиста. Это были члены партии левых социалистов-революционеров: начальник контрразведки Яков Блюмкин и фотограф ВЧК Андреев. Блюмкин попросил шофера и вооруженного матроса из охраны не выключать мотор и не покидать машину, даже если они услышат выстрелы.

Войдя в здание, чекисты предъявили свои удостоверения советнику посольства доктору Карлу Рицлеру и военному атташе лейтенанту Леонгарту Мюллеру. Документы были в порядке. Затем посетители потребовали встречи с послом, утверждая, что речь пойдет о родственнике графа, австрийском офицере Роберте Мирбахе, и дело это якобы требует спешного решения. Когда дипломат вышел к гостям, Блюмкин продемонстрировал ему какие-то нелепые бумаги, не имевшие отношения к делу. В этот момент спутник Якова, чекист Андреев, произнес условленную фразу: «Видимо, господину графу интересно знать, какие меры будут приняты с нашей стороны?»

В ту же секунду Блюмкин нарочито резко вытащил револьвер, как это делали в немых фильмах, и начал стрелять в Мирбаха и сотрудников посольства. Все выстрелы были мимо! Мирбах бросился в соседнюю комнату, а Андреев кинул ему вслед бомбу — она не разорвалась! Детонатор сработал только после того, как Блюмкин бросил ту же бомбу вторично. Трудно понять, в какой момент, но Яков успел схватить фуражку Мирбаха — свой первый трофей — и побежал по коридору. Так когда-то ирокезы уносили скальпы убитых бледнолицых.