— Возникла очень сложная ситуация, — говорит Роот.

— Вижу.

Роот изумлен. Он оторопело смотрит на Шафто, глаза его блестят в лунном свете. Будь ты хоть семи пядей во лбу, когда замешана женщина, становишься дурак дураком.

— И ты тащился в такую даль, чтобы рассказать, что спишь с Джульетой?

— Нет, нет, нет, нет! — Роот на мгновение замирает, морщит лоб. — То есть да. Я собирался тебе сказать. Но это только первая часть гораздо более запутанного дела. — Он встает, прячет руки в карманы и снова проходит по избушке, выглядывая в окна. — У тебя есть еще такие финские автоматы?

— В ящике слева, — говорит Шафто. — А что? Будем стреляться?

— Может быть. Нет, не мы с тобой! Могут нагрянуть гости.

— Легавые?

— Хуже.

— Финны?

(У Отто есть конкуренты.)

— Хуже.

— Так кто тогда? — Шафто не может вообразить никого хуже.

— Немцы. Немцы.

— Ой, бля! — возмущенно орет Шафто. — Как ты можешь говорить, будто они хуже финнов?

Роот обескуражен.

— Если ты хочешь сказать, что один отдельно взятый финн хуже одного немца, я с тобой соглашусь. Однако у немцев есть малоприятное свойство: они обычно связаны с миллионами других немцев.

— Согласен, — говорит Шафто.

Роот откидывает крышку ящика, вытаскивает пистолет, проверяет патронник, направляет дуло на луну, смотрит в него, как в подзорную трубу.

— Так или иначе, немцы собрались тебя убить.

— За что?

— За то, что ты слишком много знаешь.

— В смысле, про Гюнтера и его новую подлодку?

— Да.

— А ты-то откуда узнал? Это как-то связано с тем, что ты спишь с Джульетой? — продолжает Шафто. Он не столько зол, сколько утомлен. Вся эта Швеция сидит у него в печенках. Ему надо на Филиппины. Все, что не приближает к Филиппинам, — досадная помеха.

— Да. — Роот тяжело вздыхает. — Джульета очень хорошо к тебе относится, но когда она увидела фотографию твоей девушки…

— Да чихала она и на тебя, и на меня. Просто хочет иметь все плюсы того, что она финка, и никаких минусов.

— А какие минусы?

— Необходимость жить в Финляндии, — говорит Шафто. — Ей надо выскочить за кого-нибудь с хорошим паспортом. За американца или британца. Не давала же она Гюнтеру.

Роот смущается.

— Ладно, может, и давала, — вздыхает Шафто. — Черт!

Роот вытащил из другого ящика сменный магазин и сообразил, как вставить его в «суоми».

— Ты, наверное, знаешь, что у немцев есть негласная договоренность со шведами.

— Что значит «негласная»?

— Давай просто скажем, что у них есть договоренность.

— Шведы нейтральны, но позволяют фрицам у себя хозяйничать.

— Да. Отто приходится в каждом рейсе иметь дело с немцами, и в Финляндии, и в Швеции, и с их кораблями в море.

— Можешь мне не рассказывать, что долбаные фрицы повсюду.

— Ну так вот, если коротко, немцы нажали на Отто, чтобы он тебя выдал.

— И он что?

— Выдал. Но…

— Отлично. Продолжай, я слушаю. — Шафто начинает подниматься по лестнице на чердак.

— Но потом он об этом пожалел. Думаю, можно сказать, что он раскаялся.

— Слышу настоящего священника, — бормочет Шафто. Он уже на чердаке, на четвереньках ползет по балкам. Останавливается, щелкает зажигалкой. Большую часть света поглощает зеленый деревянный ящик. На грубых крашеных досках — написанные по трафарету русские буквы.

Снизу доносится голос Роота:

— Он пришел туда, где… м-м… были мы с Джульетой.

И ясно чем занимались.

— Дай ломик, — кричит Шафто. — В ящике с инструментами, под столом.

Через мгновение в люк, как голова кобры из корзины, высовывается лом. Шафто берет его и начинает курочить ящик.

— Отто разрывается на части. Он должен был это сделать, потому что иначе немцы прикрыли бы его лавочку. Но он тебя уважает. Поэтому пришел к нам и рассказал все Джульете. Она поняла.

— Поняла?!

— И в то же время ужаснулась.

— Жутко трогательно.

— Ну, тут Кивистики открыли шнапс и начали обсуждать ситуацию. По-фински.

— Ясно, — говорит Шафто. Дай финнам мрачную моральную дилемму и бутыль шнапса — и можешь забыть о них на сорок восемь часов. — Спасибо, что не побоялся прийти.

— Джульета поймет.

— Я не об этом.

— Думаю, Отто мне тоже ничего не сделает.

— Нет, я о…

— А! — восклицает Роот. — Нет, я должен был рано или поздно рассказать тебе про Джульету.