Она подождала, но Эстер никак не отреагировала.

– Странно, как угнетает, когда от кого-то зависишь и когда тебе постоянно об этом напоминают, – продолжала леди Беатрис. – Чувствуешь себя совершенно беспомощной. Боже, как я возненавидела это следствие! Потребуются годы и годы, чтобы мы забыли все, что узнали друг о друге. Да и забудем ли вообще?

Леди Беатрис отвернулась и провела кончиками пальцев по стеклу, следуя за катящимися снаружи каплями.

– Как простить человеку то, что он оказался совсем другим, а вовсе не таким, каким виделся тебе прежде? Особенно если сам он ничего не понял!

– А если понял? – возразила Эстер. – И как ему простить нас за то, что мы в нем разочаровались и больше не любим?

Пальцы леди Беатрис замерли.

– Вы выражаетесь весьма прямо, не правда ли? – Скорее это было утверждение, чем вопрос. – Все это очень сложно, Эстер. Видите ли, я до сих пор не убеждена в том, что Персиваль виновен. До сих пор сомневаюсь, хотя суд уже вынес приговор. Я просыпаюсь по ночам от внезапных подозрений. Я по-прежнему всматриваюсь в лица и ищу двойной смысл в словах.

Эстер застыла в нерешительности. Необходимо было успокоить леди Беатрис, убедить ее, что судья прав и что бояться больше нечего. Что же касается самой утраты, то время – лучший лекарь.

Но затем она вспомнила о Персивале, сидящем сейчас в Ньюгейтской тюрьме и считающим, сколько дней осталось ему до утра казни.

– Но если Персиваль не виновен, то кто же тогда? – произнесла Эстер вслух, чувствуя, насколько жесток ее вопрос. Леди Беатрис наверняка ни секунды не верила, что убийцей окажется Роз или еще кто-нибудь из слуг. Но назад дороги не было. Оставалось лишь ждать ответа.

– Не знаю. – Слова давались ей с трудом. – Каждую ночь я лежу в постели, в моем собственном доме, в котором живу со дня замужества, в котором я была счастлива столько лет, – и не могу уснуть. Здесь я родила пятерых детей, потеряла двоих, а теперь вот еще и Октавию. На моих глазах они выросли и сами обзавелись семьями. Я являлась свидетелем их радостей и бед. Их жизнь была знакома мне, как хлеб и масло, как грохот колес за окном. И вот оказывается, я знала лишь оболочку этой жизни, а то, что скрывалось под ней, было мне совершенно неизвестно.

Леди Беатрис подошла к туалетному столику и принялась вынимать шпильки из прически, после чего позволила своим медным волосам свободно упасть на плечи.

– Полиция явилась сюда, исполненная почтения и сочувствия. Потом они доказали, что никто не вламывался в дом и, стало быть, Октавию убил кто-то из нас. Неделями они задавали вопросы и извлекали на свет мерзкие секреты – наш эгоизм, нашу нечистоплотность, нашу трусость. – Леди Беатрис сложила шпильки на стеклянный поднос и взяла гребень с серебряной спинкой. – Я совсем забыла о том, что произошло у Майлза с этой бедной девушкой. Возможно, они мне не поверили, но это так. Просто я сама старалась забыть об этом, потому что Араминта ничего не знала. – Она принялась расчесывать волосы размашистыми резкими движениями. – Трусость, не правда ли? – Скорее это было утверждение, чем вопрос. – Я видела лишь то, что хотела видеть. И Киприан, мой любимый Киприан поступает точно так же: он никогда не возразит отцу, он предпочитает уйти в мир грез, в карточную игру, в праздную жизнь, вместо того чтобы заняться делом по душе. – Беатрис заработала гребнем еще энергичнее. – Вы же видите, ему скучно с Ромолой. Раньше это не имело особого значения, а теперь он вдруг обнаружил, что, кроме пустых светских бесед, можно вести действительно интересные разговоры. И, как всегда, понимание пришло слишком поздно.

Внезапно Эстер поняла, что ей самой льстит внимание Киприана. А она-то всегда полагала, что их разговоры никому особого вреда не приносят!

– А бедняжка Ромола! – продолжала, яростно расчесываясь, леди Беатрис. – Она ведь совершенно не понимает, в чем дело. Просто делает все то, чему ее учили, но средство-то больше не действует!

– Возможно, оно еще пригодится, – беспомощно пролепетала Эстер.

Но леди Беатрис не услышала этой жалкой нотки в ее голосе, она была слишком поглощена собственными мыслями.

– И вот полиция арестовала Персиваля и ушла, оставив нас гадать, что же все-таки произошло. – Гребень стал двигаться более плавно. – Почему они так сделали, Эстер? Монк не верил в виновность Персиваля, я это видела. – Она повернулась к Эстер: – Вы говорили с ним. Как вы думаете, он в самом деле полагал, что это Персиваль?

Перед тем как ответить, Эстер перевела дыхание.

– Нет… Мне кажется, что нет.

Леди Беатрис снова повернулась к зеркалу и критически осмотрела свои волосы.

– Тогда почему полиция его арестовала? Причем не сам Монк, а кто-то другой, даже не этот молоденький сержант. Киприан говорил мне, что все газеты ругали полицию за нерасторопность. А Бэзил, насколько я знаю, даже писал министру. – Голос леди Мюидор упал почти до шепота. – Наверное, начальство тоже нажимало на полицейских и требовало, чтобы они хоть кого-нибудь арестовали – для успокоения публики. Но я не думаю, чтобы Монк мог на такое пойти. Мне кажется, у него сильный характер… – Леди Беатрис не добавила, что Персивалем пожертвовали ради спасения карьеры полицейского начальства, но Эстер была уверена, что та об этом подумала. В глазах ее смешались гнев и печаль. – Они бы никогда не посмели обвинить кого-то из нашей семьи, разве что у них в руках оказались бы неопровержимые доказательства. Я до сих пор гадаю: может быть, Монк подозревал кого-нибудь из нас, но просто не смог ничего доказать?