– Но мистер О’Хара убеждал нас, что миссис Хэслетт захватила с собой кухонный нож с целью защитить себя от домогательств лакея, – рассудительно сказал Рэтбоун. – И, войдя в спальню, он вряд ли застал миссис Хэслетт спящей. Тело ее было найдено лежащим поперек кровати, о чем нам здесь свидетельствовал мистер Монк. Она, несомненно, встала, надела пеньюар, достала кухонный нож, а затем произошла отчаянная борьба… – Он покачал головой и слегка пожал плечами. – Уверен, что сначала она должна была пригрозить ему. Он попытался отнять у нее нож… – Рэтбоун воздел руки, – и во время схватки нанес ей смертельный удар. И при этом ни единого крика! Ни единого звука! Все происходит в полном молчании! Вы не находите это странным, мистер Мюидор?

Присяжные заерзали, леди Беатрис судорожно вздохнула.

– Да, – с нарастающим удивлением согласился Киприан. – Да, я нахожу это очень странным. Мне это даже кажется неестественным. Я не понимаю, почему она не закричала.

– Я тоже, мистер Мюидор, – кивнул Рэтбоун. – Хотя уверен, что это была бы куда более действенная защита и куда менее опасная. Звать на помощь гораздо естественнее для женщины, чем пускать в ход кухонный нож.

Поднялся О’Хара.

– Тем не менее, мистер Мюидор, господа присяжные, факт остается фактом: она взяла с собой нож и была им зарезана. Мы не знаем, возможно, ссора между ними велась в ту ночь яростным шепотом. Но мы знаем, что Октавия Хэслетт была зарезана и что окровавленный нож и одежда, залитая ее кровью, были найдены в комнате Персиваля. Какие же еще свидетельства нам нужны?

Публика одобрительно зашумела. Присяжные покивали. Рядом с Эстер тихо застонала леди Беатрис.

Вызванный в качестве свидетеля Септимус поведал о том, как он встретился с Октавией в день ее смерти и как она рассказала ему, что узнала нечто ужасное, но желает убедиться во всем до конца. Под давлением О’Хары он вынужден был признать, что их разговора никто не слышал и что сам он о нем никому потом не рассказывал. Из этого О’Хара с победным видом заключил, что нет никаких причин считать показание Септимуса относящимся к делу. Последний растерялся. Под конец он лишь заметил, что независимо от того, молчал он или нет, сама Октавия вполне могла довериться кому-то еще.

Но было слишком поздно. Мнение у присяжных уже сложилось, и напрасно Рэтбоун пытался переубедить их в своей заключительной речи. Совещание было на редкость коротким. Присяжные вернулись бледные и смотрели куда угодно, только не на Персиваля. Подсудимого признали виновным. Смягчающих обстоятельств присяжные не нашли.

Судья надел свою черную шапочку и произнес приговор. Персиваля надлежало посадить обратно в камеру, а в течение трех недель вывести в тюремный двор и там предать смерти через повешение. Упокой, Господи, его душу!

– Извините, – мягко сказал Рэтбоун, устремив на Эстер пристальный взгляд. – Я сделал все, что мог, но страсти слишком уж накалились и не было никого другого на роль обвиняемого.

– Может, Келлард? – без всякой надежды предположила она. – Пусть даже Октавия действительно защищалась, но ведь не обязательно от Персиваля. Будь это Майлз, история имела бы хоть какой-то смысл. Октавия понимала, что кричать бесполезно – Майлз объяснил бы после явившемуся на крик, что сам прибежал чуть раньше. Персиваль бы так легко не отвертелся. Да и потом, Октавия могла просто пригрозить лакею увольнением. А с Майлзом она ничего не могла поделать. Да еще, наверное, щадя чувства сестры, не стала бы рассказывать о его поведении Араминте.

– Я знаю.

Рэтбоун стоял рядом с ней у камина. Дело происходило в его адвокатской конторе. После такого сокрушительного поражения Эстер чувствовала себя подавленной и очень ранимой. Может быть, она все-таки ошиблась и Персиваль действительно виновен? В это верили все, за исключением Монка. Однако многое в этом деле казалось бессмысленным.

– Эстер!

– Прошу прощения, – извинилась она. – Я просто задумалась.

– Я не мог выдвинуть обвинение против Майлза.

– Почему?

Он ответил слабой улыбкой.

– А каких свидетелей, моя дорогая, я бы вызвал, чтобы подтвердить его поползновения относительно собственной невестки? Кто из семейства согласился бы это удостоверить? Араминта? Она прекрасно понимает, что в этом случае станет посмешищем для всего Лондона. Одно дело, когда об измене мужа ходят досужие толки, и совсем другое, когда об этом вслух заявляет его жена. Насколько я знаю Араминту, она бы ни за что на это не пошла.

– Мне кажется, леди Беатрис лгать не станет, – сказала Эстер и тут же поняла, что и на это надеяться глупо. – Ну, он изнасиловал горничную Марту Риветт. Персиваль это знал.

– И что? – продолжил Рэтбоун ее мысль. – Присяжные поверили бы Персивалю? Или самой Марте? Или все-таки сэру Бэзилу, который ее уволил?

– Да, разумеется, – с несчастным видом кивнула Эстер и отвернулась. – Я не знаю, что тут еще можно было сделать. Простите, я, очевидно, говорю глупости. Просто дело в том… – Она запнулась и посмотрела на Рэтбоуна. – Его ведь повесят, не так ли?

– Да. – Он тоже смотрел на Эстер, и лицо его было угрюмо и печально. – На этот раз нет никаких смягчающих вину обстоятельств. Что можно сказать в защиту лакея, который домогался дочери хозяина, а когда она отказала, зарезал ее?