Наконец-то он заметил у лакея признаки подлинного страха – на лбу выступил пот, дыхание участилось.

– Я никогда не впадаю в бешенство. – Голос Персиваля звучал несколько надтреснуто. – Я не знаю, кто ее убил, но это не я!

– Да? – Монк высоко поднял брови. – А кто же? У нее ведь, кроме вас, не было поклонников, не так ли? Наследство она не оставила. Нам не удалось выяснить, знала ли миссис Хэслетт что-то компрометирующее о ком-либо. Мы не смогли найти никого, кто бы ее ненавидел…

– Потому что вы не слишком умны. – Глаза Персиваля сузились. – Я уже говорил вам, как сильно ее ненавидела Роз, поскольку ревновала меня к ней. А как насчет мистера Келларда? Или вы настолько хорошо воспитаны, что не осмеливаетесь обвинить дворянина, если можно все свалить на слугу?

– Вне всякого сомнения, вы ждете, когда я вас спрошу, с чего бы это мистеру Келларду понадобилось убивать миссис Хэслетт. – Монк по-прежнему был зол и с трудом удерживал себя от ненужной резкости. Он знал, что Ранкорн будет всячески подталкивать его к аресту одного из слуг, и раздражение против начальства невольно обращалось на лакея. – Но вы ведь все равно мне об этом скажете, чтобы отвлечь от себя внимание.

Таким образом он обезоружил Персиваля, который надеялся, что Монк заинтересуется его словами. Однако и молчать теперь лакей уже не мог.

– Потому что он сам домогался внимания миссис Хэслетт, – твердым ровным голосом сообщил Персиваль. – И чем решительнее она отвергала его притязания, тем сильнее он распалялся.

– И поэтому убил ее? – невесело усмехнулся Монк. – Довольно странный способ добиться от женщины взаимности. Или он страдает некрофилией?

– Чего-чего?

– Некрофилия – это сожительство с трупом, – пояснил инспектор.

– Какая мерзость! – Персиваль скривил рот.

– А может, он воспылал такой страстью, что предпочел убить ее, лишь бы она не досталась никому другому? – язвительно предположил Монк, прекрасно зная, что на столь сильные чувства Майлз Келлард заведомо не способен.

– Не прикидывайтесь дурачком, – сквозь зубы сказал Персиваль. – Хоть вы и не слишком блестящий сыщик, насколько можно судить по этому делу, но вы же не глупец. Мистер Келлард хотел с нею спать – и ничего больше. Но он не из тех, кто безропотно сносит отказ. – Персиваль пожал плечами. – И если он стал настойчиво домогаться ее внимания, а она пригрозила, что всем об этом расскажет, он запросто мог ее убить. Ему не удалось бы замять такой скандал, как он ухитрился сделать после истории с бедной Мартой. Одно дело – изнасиловать горничную, и совсем другое – сестру жены. На этот раз ее отец не стал бы его покрывать.

Монк смотрел на лакея. Персивалю все-таки удалось заинтересовать инспектора, да он и сам почувствовал это; глаза его победно вспыхнули.

– А где сейчас эта Марта? – Какие бы чувства Уильям ни испытывал к Персивалю, он не имел права замять эту тему.

Персиваль улыбнулся. Зубы у него были ровные, но мелкие.

– Бог ее знает, – сказал он. – В работном доме, наверное, если жива еще.

– Кто она такая?

Лакей праздновал победу.

– Горничная, сейчас на ее месте Дина. Хорошенькая была, стройная, походка – как у принцессы. Мистер Келлард домогался ее внимания. Она ему отказала, но он ей не поверил. Проще говоря, изнасиловал.

– Откуда вам это известно? – с сомнением спросил Монк, хотя чувствовал уже, что это не ложь. Персиваль говорил слишком уверенно, он явно не мог придумать на ходу эту грязную историю.

– Слуги – те же невидимки. – Лакей заметно расслабился. – А вы не знали? Мы – часть обстановки. Я слышал, как сэр Бэзил отдавал кое-какие распоряжения на ее счет. Бедную девчонку вышвырнули на улицу, чтобы не распускала язык и вела себя прилично. Сэр Бэзил приказал ей убираться, не выслушав ее даже до половины. Зря она пошла ему жаловаться. Но Марта боялась, что у нее будет ребенок, как потом и оказалось. Самое смешное – сэр Бэзил даже не усомнился в правдивости ее слов. Он только сказал, что она наверняка вертела хвостом перед мистером Келлардом, а значит, сама во всем виновата. Выгнал и рекомендации не дал. – Персиваль снова пожал плечами. – Бог знает, что с ней потом стало.

Злость, прозвучавшая в словах лакея, явно была вызвана классовой ненавистью, а не сочувствием к несчастной девушке – так решил Монк и сам устыдился своего суждения. Почему-то эта мысль прочно засела в его голове.

– Так вы не знаете, где она теперь?

Персиваль фыркнул.

– Девушка без места и без рекомендаций, одна-одинешенька, в Лондоне, да еще и с ребенком на руках? А как вы сами думаете? На мануфактуры с детьми не принимают, в публичные дома – тоже. В работном доме, надо полагать… Или в могиле.

– Как ее полное имя?

– Марта Риветт.

– Сколько ей было лет?

– Семнадцать.

Монка не удивило услышанное, но к горлу тем не менее подступила неистовая злоба, и, как ни странно, на глаза навернулись слезы. Он сам не мог понять, что с ним происходит. Конечно, дело тут было не только в жалости к этой девушке, которую он даже ни разу в жизни не видел. Дело, наверное, было в сотнях таких же, как она, обесчещенных и изгнанных без малейшего на то основания. Ему, должно быть, не раз в прошлой забытой жизни доводилось видеть их заплаканные лица, умирающую в глазах надежду, и уж наверняка он не однажды наблюдал их мертвые тела со следами голода, насилия, болезней.