Когда маркиз услышал это, он не мог пойти наперекор и освободил дворец, который занимал. И вот все пошли и поставили охрану во дворцах, которые были общим достоянием войска, чтобы она охраняла дворцы. Когда дож Венеции сказал это, то он обратился к баронам, чтобы они выбрали из своих десяток людей, а он в скором времени выберет десятерых из своих; и когда бароны это услышали, то каждый захотел предложить своих людей. Граф Фландрский хотел предложить своих, граф Луи, и граф де Сен-Поль и другие знатные люди также; и таким образом они никак не могли договориться, кого же они предложат или кого изберут. И тогда они отложили на другой день выборы этих десятерых, и когда этот день наступил, то снова никак не могли договориться, кого они выберут. Маркиз все время хотел предложить тех, кто, как он думал, выберут его самого императором, а он хотел стать императором во что бы то ни стало, хотя бы силою. И этот раздор длился с добрых 15 дней, поскольку они не могли договориться между собой; и не проходило дня, чтобы они не сходились для этого дела, пока, наконец, не согласились в том, чтобы выборщики были из духовенства войска, епископы и аббаты, которые там были{361}. Тогда, после того как они договорились между собой, дож Венеции отправился и выбрал десятерых из своих. А как он это сделал, я вам сейчас скажу. Он выкликнул четырех, кого считал в своей земле самыми мудрыми, и потом повелел им поклясться на святых мощах, что они, в свою очередь, выберут десятерых по их разумению самых достойных в их земле, каких только сыщут в войске; и они сделали таким образом. Так что когда выкликали одного из них, чтобы он вышел вперед, то он не смел больше ни говорить, ни советоваться с кем-либо; его сразу же направляли в некий монастырь и вслед за ним точно так же других; и вот так-то дож получил своих десятерых; и когда все они были вместе в этом монастыре, десять венецианцев и десять епископов, то отпели мессу святого духа, дабы святой дух подал им совет и позволил бы им остановить свой выбор на таком человеке, который хорошо подходил бы и был бы способен быть императором.

Когда отпели мессу, выборщики собрались{362}, и держали совет, и говорили об одних и о других, пока венецианцы, и епископы, и аббаты, и все 20 выборщиков единодушно{363} сошлись на том, чтобы императором стал граф Фландрский, и не было никого среди них, кто был бы против. Когда они вот так договорились между собой и когда их совет должен был разойтись, они поручили епископу Суассонскому сказать слово{364}. Когда они разошлись, то все ратники войска собрались, чтобы послушать и услышать, кого назовут императором. Когда они собрались таким образом, то все оставались безмолвными и большинство сильно боялись и сильно опасались, как бы не назвали маркиза{365}, а те, кто держали сторону маркиза, сильно опасались, как бы не назвали кого-нибудь другого, кроме маркиза. И поелику они пребывали в таком молчании, епископ Суассонский поднялся на ноги и потом сказал им: «Сеньоры, — сказал епископ, — с вашего общего согласия мы были посланы совершить это избрание. Мы выбрали такого человека, который, как мы знаем, является по нашему разумению подходящим для этого и которым императорская власть будет хорошо использована и который достаточно могуществен, чтобы поддерживать закон и который благороден и знатен; мы сейчас назовем вам его имя: это Бодуэн, граф Фландрии». Когда слово было услышано, то все французы были сильно обрадованы, а были и другие, те, кто были этим сильно удручены, те, которые держали сторону маркиза.

Когда император был избран, епископы, и все знатные бароны, и французы, которые очень возрадовались этому, взяли его и повели во дворец Львиная Пасть с превеликой радостью и превеликим торжеством. И когда все до единого знатные люди был там, они назначили день, чтобы короновать императора{366}; и когда наступил этот день, то и епископы, и аббаты, и знатные бароны, и венецианцы, и французы — все до единого оседлали коней и отправились во дворец Львиная Пасть. Потом они понесли императора в монастырь св. Софии, и когда они вошли в монастырь, то отвели его в некое помещение в боковой части монастыря. Потом они сняли там с него верхнее одеяние, а затем его длинные штаны и после того надели на него короткие штаны из малинового шелка, а потом обули в сапожки, все украшенные сверху богатыми камнями, и потом наконец его облачили в очень богатый хитон, который весь, спереди и сзади, от плеч до пояса, был в золотых пуговицах. А потом на него надели паллий{367}. Это было одеяние, которое, подобно сутане, спереди ниспадало от шеи до сапожек, а сзади было таким длинным, что его свертывали и перебрасывали позади через левую руку; и этот паллий был очень богат и очень красив и весь изукрашен богатыми драгоценными камнями. А потом поверх всего его облачили в великолепную накидку, всю изукрашенную богатыми драгоценными камнями, и орлы, которые были пришиты на ней, сделаны были из драгоценных камней и так сверкали, что казалось, будто все платье пламенеет{368}. Когда он был облачен вот таким образом, его подвели лицом к алтарю; и как только его подвели к алтарю, граф Луи принес ему его императорское знамя, а граф де Сен-Поль принес ему его меч, а маркиз принес ему его корону и два епископа поддерживали под руки маркиза, который нес корону, а два других епископа стояли по обе стороны императора; и все бароны до единого были очень богато одеты, и не было там ни одного француза или венецианца, который не был бы одет в платье из парчи или шелка. И когда император подошел к алтарю, то опустился на колени, а потом с него сняли сперва накидку, затем паллий; тогда он остался просто в хитоне, и потом у него расстегнули золотые пуговицы спереди и сзади, так что он остался совсем голым до пояса, а потом его помазали. Когда он был помазан, ему снова застегнули хитон на золотые пуговицы, а потом облачили его в паллий и, наконец, прикрепили у плеч накидку, а потом, когда он был одет таким вот образом, а два епископа держали корону над алтарем, тогда все епископы двинулись и все вместе взяли корону, и потом благословили ее, и потом осенили ее крестным знамением, и потом возложили ее ему на голову, и, наконец, после этого ему повесили на шею прикрепленный застежкой очень большой драгоценный камень, который император Мануил некогда купил за 62 тыс. марок{369}.

Когда они его короновали, то усадили на высокий трон, и он сидел на нем, пока пели обедню; и он держал в одной руке свой скипетр, а в другой руке — золотой шар с маленьким крестом на нем; а драгоценное одеяние, что на нем было, стоило столько, сколько не стоили бы и сокровища какого-нибудь богатого короля. И когда они прослушали мессу, то ему привели белого коня, на которого он воссел; потом бароны отвели его назад в его дворец Львиная Пасть{370}, а затем усадили его на трон Константина. В то время, когда он восседал на троне Константина{371}, все обращались с ним как с императором, и все греки, которые там были, склонялись перед ним как перед святым императором, а потом были поставлены столы, и потом император откушал и с ним во дворце откушали все бароны. Когда откушали, все бароны разошлись и отправились к своим жилищам, а император остался в своем дворце.

Потом случилось однажды, что бароны собрались и говорили между собой о том, чтобы разделить добро. Однако поделено было немногое, исключая разве крупные вещи из серебра, которые там были, вроде серебряных тазов, которыми дамы города имели обыкновение пользоваться для мытья; тогда выдали толику каждому рыцарю, каждому конному оруженосцу и всему остальному меньшому народу войска, в том числе женщинам и детям, каждому. И тогда Альом де Клари, клирик, о котором я вам уже говорил, тот, который был столь доблестен и который столько совершил там ратных подвигов, как мы вам об этом рассказали до этого, сказал, что он хотел бы участвовать в дележе как рыцарь{372}; а кто-то сказал, что это не по праву, чтобы он считался при дележе за рыцаря, а он сказал, что по праву, ибо он тоже был на коне и в кольчуге, как рыцарь, и что он совершил ратных подвигов столько же и даже больше, чем любой рыцарь, который там был; и в конце концов граф де Сен-Поль вынес такое постановление, что ему должна быть выделена такая же доля, как и рыцарю, потому что он совершил больше ратных подвигов и выказал более доблести — и это подтвердил сам граф де Сен-Поль, — чем любой из трех сотен рыцарей, которые там были; и потому-то он должен участвовать в дележе как рыцарь. Таким образом этот клирик доказал, что клирики должны участвовать в дележе точно так же, как рыцари. И вот все крупное серебро было разделено так, как я вам сказал, а другое добро — золото, шелковые материи, которых там было столько, что это было настоящее чудо, — все это еще предстояло разделить, и оно было отдано под общую охрану войска и под охрану тех людей, которые, как думали, будут его законно оберегать.

Захват Константинополя 12 апреля 1204 г. Напольная мозаика церкви Сан Джованни Эванджелиста. Равенна. 1213 г.

И прошло совсем немного времени после этого, как император созвал всех знатных баронов, и дожа Венеции, и графа Луи, и графа де Сен-Поль, и всех прочих знатных людей, и сказал, что он хочет отправиться завоевать кое-какие земли; и тогда они решили, кто пойдет с императором, а кто останется, чтобы охранять город. И было решено, что дож Венеции и граф Луи останутся и вместе с ними останутся их люди; и маркиз остался, а потом он женился на жене Кирсака, который был раньше императором{373}, а она была сестрой короля Венгрии. Когда маркиз увидел, что император собирается отправиться завоевывать землю, то он пришел и попросил у императора, чтобы он дал ему Салоникское королевство{374}, землю, которая была на расстоянии добрых 15 дней пути от Константинополя; и император ответил ему, что она не является его землей, чтобы он мог ее дать ему, потому что большую долю в ней имеют бароны вуйска и венецианцы; однако поскольку она остается у него, постольку он весьма охотно и весьма по-дружески даст ему из своей части, но он не может дать ему из той доли, которая принадлежит баронам и венецианцам. Когда маркиз увидел, что он не может ее получить, он был очень разгневан. После этого император отправился туда, куда он собирался двинуться, со всеми своими людьми. И когда он подходил к замкам и городам, они сдавались ему без сопротивления, и навстречу ему выносили ключи, и священники и клирики в облачениях выходили процессией ему навстречу и принимали его, и греки выказывали ему знаки почтения как святому императору{375}. И император тотчас ставил в замках и городах свою охрану везде, куда он приходил; и вот так он завоевал довольно земли по меньшей мере в 15 днях пути от Константинополя, пока не подступил однажды таким образом к Салоникам. Между тем, в то время как император завоевывал землю, маркиз со своей женой и со всеми своими людьми пустился в путь вслед за императором, так что настиг императорское войско прежде, чем император подошел к Салоникам. И когда он догнал войско, то взял да и разбил свой лагерь в добром лье от него, и когда он там расположился, то послал вестников к императору и передал ему, чтобы он не вступал в его землю Салоники, которую тот отдал ему, ибо пусть знает хорошенько, что если вступит туда, то он более не будет с ним заодно и не станет более держать от него владения, а вернется в Константинополь и поступит так, как сочтет наилучшим.

Когда бароны из окружения императора услышали, что передал маркиз, то они были рассержены этим и были в весьма большом затруднении; а потом они послали ответить маркизу, что они не прекратят свой поход туда ни по его требованию, ни по требованию его посольства, ни по чьему бы то ни было, потому что земля эта не его.

Когда маркиз это услышал, то он повернул обратно и потом явился к одному городу, где император поставил своих людей, чтобы его охранять; и потом он взял его с помощью измены{376}. Когда он взял этот город, то поставил там для охраны своих людей; а потом, когда он это сделал, то двинулся к другому городу под названием Андернополь{377}, где император поставил отряд из своих людей, и потом осадил его, и приказал установить свои камнеметы и свои мангонно, чтобы пойти на приступ города. а жители города упорно сопротивлялись. И когда он увидел, что ему не одолеть их силой, то он обратился к тем, кто были на стенах, и сказал им: «Как же так! Сеньоры, неужто вы не признаете, что здесь та, которая была женой императора Кирсака?». И тогда он выдвинул вперед свою жену, и его жена сказала: «Как же так! Неужто вы не признаете, что я императрица и не узнаете двух моих детей{378}, которых я прижила от императора Кирсака?». И тогда она выдвинула вперед своих детей; наконец, один мудрый человек из города ответил: «Да, — сказал он, — мы хорошо знаем, что она была женой Кирсака и что это ее дети». «Ну, а коли так, то почему же, — сказал маркиз, — вам не признать одного из этих детей своим сеньором?». «Я вам вот что скажу, — произнес тот человек, — ступайте в Константинополь и коронуйте его, а когда он воссядет на трон Константина, и мы узнаем об этом, вот тогда мы сделаем то, что должны будем сделать»{379}.

А пока дело, которое затеял маркиз, шло таким вот образом, император двинулся к Салоникам и потом осадил их; и когда он осаждал их, войско стало настолько бедным, что там недоставало хлеба, чтобы накормить более сотни человек, но мяса и вина было сколько угодно. И император не очень долго осаждал Салоники, когда ему сдали город; и после того как город был ему сдан, тогда появилось в изобилии и хлеба, и вина, и мяса, и всего, что было надобно. А потом император поставил там свою охрану и принял решение не двигаться более дальше; напротив, он повернул обратно, чтобы направиться оттуда в Константинополь{380}.