Мэссон решил спросить в деревне, не видел ли кто из местных жителей нужный ему цветок, но Виллмер тут же отговорил его от этого:

— В этом вертепе вы цветов не найдете. Простите, мистер Мэссон, но вы не так хорошо знаете рабов, как я. В деревне они придерживаются собственных традиций и обычаев, а также своих религий, по крайней мере того, что они считают религиями.

— Вы боитесь, что они могут испортить почтенных бюргеров из Кейптауна? — поинтересовался Фрэнсис и вспомнил о болтающихся на деревьях железных клетях.

Виллмер пожал плечами:

— Знаете, каждый год из Голландии привозят новые семена, потому что овощи, которые здесь выращивают, постепенно вырождаются. А потом растения вообще перестают плодоносить. Вам наверняка известно, что растениям для процветания очень необходима заботливая рука садовника. А если семя слабое, то ему требуется еще больше поддержки.

Виллмер заметил, что его аргументы не убедили Мэссона, и продолжил:

— Я знаю, что вы британец и не поощряете рабство. Здесь, в Капской области, Ост-Индская компания не хочет враждовать с местными племенами, поэтому нам запрещено забирать в рабство туземцев из этих племен. Мы можем использовать только труд рабов, которых доставляют из восточных колоний, или пленников с португальских кораблей. Рабов всегда не хватает, тяжело их заменить, поэтому здесь с ними обращаются лучше, чем где бы то ни было. Раб не свободен, но хорошо накормлен и одет. Если он заболел, о нем заботятся и помогают ему. И чтобы возместить денежные вложения, раб должен быть сильным, здоровым и обязан прожить длинную, плодотворную жизнь. Можно ли то же сказать о солдатах и моряках, которые умирают от болезней в лечебнице Колонии, как мухи? В конце их жизненного пути с них почти нечего взять. Их средств едва хватает, чтобы оплатить льняной мешок, в котором их хоронят.

— По крайней мере, они умирают как люди, — ответил Мэссон, но звучание собственного голоса не убедило даже его самого.

— Да, именно это они и делают. И, несмотря на тот факт, что о рабах так хорошо заботятся, те не упустят шанса перерезать кому-нибудь глотку, если надумают обрести свободу. Где же тут логика?

Мэссон задумчиво разглядывал деревню и представлял рабов, которые так и ждут удобного случая, чтобы перерезать ему глотку. Он задавал себе вопрос, не слишком ли близко они подъехали к поселению.

Виллмер словно прочитал его мысли и рассмеялся:

— Не беспокойтесь, мистер Мэссон, пока вы вместе со мной, вам ничего не угрожает.

— Значит, человек не может выжить в Африке один? — произнес Фрэнсис, даже не пытаясь скрыть сарказм в голосе.

— Именно так, — улыбнувшись, ответил голландец.

Они уже проехали почти вдоль всей бухты, а Мэссон все еще не обнаружил никаких следов ни цветка для королевы, ни «ботанической сокровищницы», которую так красочно описывал Бэнкс. Фрэнсис был разочарован и озадачен — у него не осталось иного выхода, как принять предложение Виллмера и остановиться на ночевку. Мэссон начал собирать дрова, не в силах выбросить из головы кровожадных рабов и змей, а голландец стал разбивать лагерь и готовить ужин.

После трапезы Фрэнсис осторожно опустился на грубую подстилку. Его зад, после долгой поездки верхом превратившийся в сплошную рану, болел. Молодой человек перечитал все записи, сделанные за день, и ему вспомнилось дополнительное задание Бэнкса. Мэссон занес в дневник точный маршрут и зарисовал ориентиры, мимо которых они проезжали. Кроме того, он отметил на карте расположение и приблизительные размеры лагеря Майзенберга, а также деревушку рабов. Наконец он обозначил места и названия сигнальных постов, о которых ему рассказывал Виллмер.

Пока Фрэнсис делал записи, ему в голову пришла мысль, что, кроме небольших соленых озерец с фламинго, он больше не видел никаких источников воды. Было совершенно ясно, что пресной воды здесь нет.

Мэссон так увлекся, что не заметил, как вечер перешел в ночь. Он работал лишь при свете большой и яркой луны, какой еще никогда не видел в Англии. Когда ее прикрыло густое облако, внезапно наступила кромешная тьма.

Издали (откуда точно, невозможно было определить) послышался уже знакомый лай, похожий на смех.

— Я слышал этот звук вчера в садах. Что это? — спросил британец.

Виллмер сделал глоток чая и облизнул губы.

— Разве вы не видели этих животных?

Мэссон покачал головой.

— Ну и славно. Это гиены, они могут быть хуже самого черта. Один арабский торговец, который некоторое время пожил на мысе, рассказывал мне, что люди на его родине считают гиен оборотнями, которые рыщут по окрестностям в поисках павших воинов. Кроме того, они уверены, что гиены нападают только на храбрых. Они могут гипнотизировать свою жертву взглядом или запахом. На самом деле они еще намного хуже: если бы они нападали только на храбрых, то добрая половина фермеров вообще не имела бы проблем! — усмехнувшись, объяснил Виллмер.

Его улыбка исчезла, когда он взглянул на костер и, задумавшись, произнес:

— Когда видишь гиену в первый раз, не придаешь ей большого значения. У нее маленькая голова на толстой шее и странная несбалансированная походка, потому что ее передние ноги намного длиннее и мощнее задних. Да еще этот обезьяний смех! Он нелепо звучит по сравнению с рыком льва, от которого кровь стынет в жилах. Но не стоит так обманываться. Если бы мне довелось выбирать между стаей этих демонов и одним львом, я бы в любом случае выбрал льва. Гиены прячутся на протяжении дня, а ночью выходят на охоту. Я ничего не знаю об их гипнотических способностях, но могу заверить: смрад от них чудовищный, он похож на запах кипящего жира. Как бы там ни было, стаей они могут разорвать любого. И хотя задние ноги у них выглядят слабыми и немощными, их челюсти сильнее, чем у любого льва. — Виллмер допил остатки чая и продолжил; ему вторили жужжанием насекомые, также в этот гул вплетались звуки других невидимых существ. — Вы должны всегда помнить: в Африке есть уйма громогласных животных, которые активны в основном ночью. Даже мышь может шуметь, как чертов слон.