Делай-делай-делай!

Он наклоняет голову Черного мальчика все ниже и ниже. Тот начинает стягивать с Киприана штаны.

Делай-делай-делай!

Внезапно Черный мальчик ловко отталкивает руки Киприана, тот роняет ножницы, а мальчик хватает камень. Киприан обхватывает шею мальчика, но тот много раз бьет Киприана камнем в лицо. Киприан пытается прикрыть голову и сучит ногами, потом вдруг затихает. Черный мальчик убегает.

На сцене почти полное затемнение. Затем свет ненадолго выхватывает из темноты — справа — загородный дом, где живет Элен. Почти пустое помещение, в глубине проем без двери — выход на песчаную дорожку. Слева окно, перед ним стол и два стула. У правой стенки софа со спинкой, на ней простыня. Рядом умывальник, кувшин и таз. Мужчина в черной куртке с капюшоном на голове, в черных джинсах и черных ботинках медленно направляется из комнаты к выходу. Элен, на софе, приподнимается. Затемнение. С левой стороны сцены слышны крики. Голос Вольфа: «Они убили скульптора!». В ответ хор молодых и пожилых голосов разражается ритмичными криками, какими обычно подбадривают лыжников во время лыжных гонок: «Хо-хо-хо-хо!». Вольф, стараясь перекричать этот хор: «Что вы там кричите? Не пойму!».

Хор разражается хохотом. После чего высвечивается левая часть сцены. Там Оберон/Нефакт застыл над телом убитого Киприана.

Оберон/Нефакт. Я не хотел, о нет, мой Киприан, я не желал тебе такой кончины. Но и предотвратить ее уже не мог. Ведь я уже не твой хозяин, я только твой глухонемой приспешник! Я бессилен. Игра, которую затеял я, мне отплатила фортелем уродства и вырождения. Все, кончен спор, Титания: любовь повержена! Смотри, чтоб и тебя не прихватило время своею вездесущей пятерней. Со мною вот все кончено. Божественность моя и слава — лишь звук пустой, лицо мое — бессмысленная маска бумажная, которую балованный ребенок на землю бросил, и теперь ее в пыли гоняет ветер.

Элен в загородном доме. На стенах неприличные рисунки и надписи. Она сидит на софе, у окна на стуле — Человек в черном. Видна только его согбенная спина и сложенные на коленях вместо рук кисти скелета.

Смерть. Так ты меня звала?

Элен. Нет! Я не звала тебя!

Смерть. Как странно. (Хочет встать.)

Элен. Останься. У тебя всегда был столь ужасный вид?

Смерть пожимает плечами.

Ты здесь, чтобы меня предупредить? Что я неправильно живу? А может, все-таки ты тоже хочешь… в мои объятья?

Смерть. Мне нечего особенно сказать. И даже делать ничего не надо. Я прихожу — и все. И сколько себя помню — я только подмастерье, исполнитель. И все время удивляюсь, что мне никто в глаза смотреть не хочет.

Элен. Но ты же — смерть. А значит — ты и власть.

Смерть. Не верится.

Элен. Ты скромничаешь, паинькой глядишь — затем лишь, чтоб меня к себе расположить? (Встает, подходит к порогу.) Как тихо, правда?

Смерть. Да.

Элен. Очень тихо. Каждое утро, стоит солнцу выползти из-за холма, я все еще думаю: вот сейчас придет письмоносец, и сосед скоро встанет. Но ничего этого здесь нет. Солнце может вообще не всходить или плясать по небу — здесь все будет так же, по-прежнему тихо.

Смерть. Да.

Элен. Так значит ты — никто? Так, человечишко?

Смерть, хихикнув, пожимает плечами.

А сколько крику! Шуму! Разговоров! Чтобы потом пришел… вот этакий плюгавенький фраеришка?

Смерть. Да. Все так и есть.

Элен. А где же зло? Где ужасы? Где всполохи огня и с жутким треском выбитые двери?

Смерть. Да ну. Не так уж все и страшно, верно? (Встает.)

Элен. Не подходи ко мне! Не приближайся!

Вверху, на галерее, Титания. Внизу, перед полукруглой скамейкой, трое молодых людей в белых спортивных костюмах. Первый мужчина как раз стягивает с себя белые спортивные брюки. Второй мужчина, поставив ногу на скамью, шнурует свою белую кроссовку. Третий мужчина стаскивает через голову свитер. В этих позах они и застывают, застигнутые окриком Титании.