Шрифт:
— Таким ножом хорошо резать. Он разрезает мясо до самой кости, — сказал Моха, и белые зубы его обнажились в улыбке.
Башир только что наточил нож, от одного его прикосновения с руки слетали волосы.
— Ну и остер нож, — сказал Моха. — Барану, которого будут резать таким ножом, не придется мучиться, он не успеет почувствовать боли.
Чай был крепкий, горячий и очень сладкий, в меру приправленный душистой мятой. Закрыв глаза, Башир машинально подносил горячий стакан к губам, казалось, он был бездонным: Моха не переставая наполнял его. Итто, сидевшая слева от Башира, тоже пила чай. Время от времени она повторяла:
— Мне надо ехать к матушке.
— Передай ей привет, — говорила Туда, — твоя мать прекрасная женщина.
Открывая глаза, Башир видел, как старая Туда моет посуду — медленными заученными движениями, как человек, всю жизнь только этим и занимавшийся: тарелки, миски, ложки, потом и нож с рукояткой из слоновой кости. Она старательно отскребла и вычистила его, вытерла насухо.
— Дай-ка мне нож, — сказал ей Башир.
Он сунул его под груду бархатных подушек гранатового цвета и положил на них голову.
Моха не сводил с него глаз — ему очень нравился нож.
— Я отдам его тебе, — сказал Башир, — как только он станет мне не нужен… завтра или послезавтра…
— Мне надо ехать к матушке, — сказала Итто.
— Передай ей привет, — сказала Туда, — твоя мать прекрасная женщина.
Родители жениха Итто должны были приехать на другой день в их шатер, привезти ей положенные по обычаю подарки, посмотреть на нее и договориться об условиях свадьбы.
Когда как-то недавно мать спросила ее, согласна ли она стать женой Рехо, она ответила: «Да». Очень все тогда удивились. Рехо был молод, некрасив, мал ростом и богат. Она была молодая, высокая, красивая, но бедная девушка. Она отказала уже многим из тех, кто был и красивее, и богаче Рехо. Правда, сказав «да», она потом никогда больше не говорила о Рехо. Однажды она повстречала его на празднике в честь дня рождения вождя Мрирта и была с ним очень приветлива.
— Мне надо ехать к матушке.
— Передай ей обязательно привет, — сказала Туда.
Итто помолчала, потом сказала:
— Как я счастлива, Башир!
Глаза и голос у нее были печальными. Старуха вышла. Моха ушел вслед за ней.
— После мяса да чая хорошо немного отдохнуть, — сказал он. — Спите.
Он нагнулся, чтобы пройти под пологом палатки.
— Слышишь, Моха, нож ты возьмешь, как только он станет мне не нужен, — сказал Башир.
Моха засмеялся, открыв ровный ряд белых, тесно прижатых друг к другу зубов.
Они остались вдвоем, и Итто сказала:
— Мне не хочется спать, я успею выспаться потом.
— Я тоже.
Потихоньку, чуть слышно она запела низким голосом модную песенку: «Ну что ж ты молчишь, мое сердце?» После каждой фразы Итто вздыхала, чтобы набрать воздух, и казалось, будто она всхлипывает. Глаза ее были полузакрыты, ладонью она отбивала такт на красном бархате, прикрывавшем ее колени.
Друзья, где бы ни были вы, Не оставьте меня, я с вами хочу уйти. Ну что ж ты молчишь, мое сердце?Полузакрытые глаза ее искали в глубине глаз Башира всех этих желанных друзей, чтобы уйти вместе с ними. И не находили их.
Я как травинка, сникшая от холода. Ах, если б с корнем вырвать любовь! Ну что ж ты молчишь, мое сердце?Замычал теленок, потянув за веревку, которой были связаны его ноги. Где-то засмеялся Моха. Старая Туда бросила камнем в лаявших собак.
— Дайте людям поспать!
Пальцы Итто тихонько отбивали по коленям ритм. Башир сунул руку под гранатовые подушки. Отблеск лезвия сверкнул на стенах шатра. Костяная рукоятка была гладкой, холодной. Он попробовал рукой лезвие — еще острое. Почти и не притупилось, когда резали мешуи.
Мычал теленок. В приглушенном ворчании собак слышалась едва сдерживаемая ярость.
— А ты, старая, что не спишь? — сказал Моха.
Башир медленно вытер лезвие рукавом своей распахнутой рубахи.
Он взял голову Итто обеими руками, положил ее на подушку. Она покорно подчинялась ему. Как котенок, которого ласкают, вытянулась во всю длину на спине.
— Вот так, — сказал Башир.
Она перестала отбивать ритм, зашептала тихо, так что едва можно было разобрать:
— Ну что ж ты молчишь, мое сердце?
Она не закончила куплета. Увидела, как его бескровные пальцы сжали слоновую кость, как лезвие точно нацелилось сверху вниз, как взгляд Башира ушел куда-то далеко. Он нежно прижался губами к глазам Итто, и под левой грудью, как раз там, где едва билось ее сердце, она услышала прикосновение… Сначала легкое, потом все сильнее, больнее, наконец просто невыносимое. Сама не зная как, она в одно мгновение вырвалась. Встала, руки ее упали как плети, глаза сделались огромными. Башир остался лежать. Вид у него был усталый. Нож тускло поблескивал далеко от него, в углу шатра.