Он тряхнул вдруг головой, будто прогоняя мрачные мысли, и рассмеялся.

— Не бойся, — сказал он. — Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья, и сделаю для этого все, что в моих силах. Мистер Бловерпул, — добавил он, обращаясь к старику, — здесь стоят двое несчастных влюбленных, но я клянусь, что Молли не уйдет отсюда без мужа. Теперь мне придется, видимо, выступить в роли свата. Вот перед вами мистер Ральф Сортон, молодой, способный человек, которого я уважаю и который любит Молли. Не хмурьтесь, сударь, и подумайте хорошенько. Я очень сожалею, что мне приходится несколько торопить вас, но оттуда, — он показал в сторону берега, — спешит к нам полными парусами один джентльмен, который собирается сказать нам несколько теплых слов. Приданое Молли я беру на себя. Здесь две тысячи фунтов на обзаведение хозяйством.

Он вынул из кармана банкноты, взятые у Уиллби, который пробурчал вполголоса, печально вздохнув:

— Да, узнаю их, еще сегодня они были моими, это мое достояние!

Поразмышляв немного, Бловерпул соединил руки Молли и Ральфа.

— Во имя неба! — сказал он. — Отдаю вам ее, Ральф Сортон, берите ее, но отдайте мне за это проклятые банкноты.

Джонс протянул банкноты Молли, та — жениху, а сияющий от радости Ральф, не поинтересовавшись даже, как они выглядят, всунул всю пачку, словно ненужную бумагу, в ладонь Бловерпула.

— Мистер Уиллби, — сказал тот с шотландской гордостью, — возьмите ваши деньги обратно, сэр! Да не упрекнет никто Томаса Бловерпула, что он справил свадьбу дочери вам в убыток!

Купец немедленно спрятал банкноты и с благодарностью пожал старику руку.

— Мне бы не хотелось, — сказал он, — чтобы нашу дружбу омрачали какие-либо долги и расчеты. Что же касается Молли…

— То у меня есть письменное заверение мистера Уиллби, что он от нее отказывается. Вот так-то, добрый Бловерпул, — улыбаясь вмешался Джонс и протянул ему расписку.

— Но пусть она и не станет моей женой, все равно мне хотелось бы остаться ее другом, — проявил великодушие Уиллби.

Мир и согласие таким были образом полностью восстановлены. Джонс приказал подать на стол великолепный обед и, приняв сердечную благодарность своей подопечной и ее жениха, вступил в откровенную и веселую беседу с ними и их родителями. Бокалы щедро наполнялись вином. Затем он взял в руки гитару и спел, как и обещал Уиллби, все свои юношеские песни, тронувшие сердца Мэри и старого шотландца, чьи серые глаза даже оросились слезами. Под конец Джонс преподнес всему семейству подарки, Молли — чудесные украшения из золота и кораллов, которые сам и надел на нее, попросив не поминать лихом.

Молли положила руки ему на плечи, большие нежные глаза ее были полны слез.

— О, Пол Джонс! — воскликнула она. — Я никогда тебя не забуду. Но почему бы тебе не остаться и жить с нами в зеленых горах?

— Может, и в самом деле, Пол? — нерешительно проговорил растроганный Бловерпул. Но потом, подумав обо всем, что произошло, тяжело вздохнул: — Нет, нет! Но благослови тебя господь, сын моего старого друга Нэда, благослови господь!

— Если они будут преследовать тебя, — присоединилась к мужу Мэри, — приходи к нам, и мы тебя спрячем. Пусть они шлют тебе проклятия, мы благословляем тебя!

Джонс был столь тронут проявлением этой любви, что не мог отвечать. Он почти не слышал слов Уиллби, пытавшегося уговорить его подать в парламент ходатайство о прощении. Он молча покачал головой, улыбнулся, и вдруг сразу стал серьезным, увидев вошедшего в салон лейтенанта.

— Где он? — спросил капитан.

— В двух милях, сэр, — ответил офицер.

— Пора, — сказал Джонс и продолжал, обращаясь к гостям: — Друзья мои! Пришел час нашего расставания. Я задержал рыбачью лодку, она доставит вас на остров Мэн, где вы сможете стать свидетелями предстоящего нам сражения.

— Ах, Джонс, — печально воскликнул Бловерпул, — боюсь, не увидеть ли нам тебя снова в Уайтхевене.

— Не беспокойтесь об этом, — ответил республиканец, — однако, даже увидев “Охотника” с призом на буксире, не забывайте, что самого меня вполне может уже не быть среди тех, кто радуется победе. Если на мачте после сражения будет черный флаг — помолитесь за мою грешную душу, а будет этот звездно-полосатый — шлите мне ваши приветы!

Он быстро вывел их на палубу, где сидели в вольных позах моряки, то и дело отпускавшие соленые шутки в адрес приближавшегося врага. “Селезень” медленно и горделиво шел вперед, сопровождаемый пятью тендерами, заполненными нарядными людьми, пожелавшими быть рядом, когда будут брать пирата, чтобы увидеть все подробности. Ветер доносил с корабля дробь барабанов, солнце сияло на длинных, надраенных до зеркального блеска стволах пушек, в любой миг готовых к пальбе.

— Быстрей, быстрей, друзья, — торопил своих друзей Джонс. — Очень уж широко разинул пасть этот парень. Придется нам похлопотать, покуда не заткнем ее.

Прощальные слова капитана смешались со слезами Мэри и Молли. Через несколько минут все были уже в лодке, гребцы которой, щедро одаренные за службу, ибо бравый американский капитан был другом простым людям, разразились криками: “Ура!” — и дружно навалились на весла, торопясь убраться подальше от опасного места.

— Ну, а теперь, — сказал Пол Джонс, в последний раз взмахнув шляпой вслед своим друзьям, — теперь нельзя терять ни минуты: солнце уже садится.