Подавляющее большинство публики принадлежало к городскому пролетариату, который обычно ищет себе ночлега на задних дворах больших домов или на чердаках, и вовсе не подходило к стилю Пикадилли. Поблизости, однако, расположена беднейшая часть Вест-Энда – Сохо с множеством маленьких фабрик, а также французских и итальянских ресторанов и кафе двусмысленного сорта. Изнуренная от голода масса полусонных людей пришла именно оттуда. Мой друг мне пояснил, что в Сохо редко найдешь большие, хорошо построенные дома с глубокими подвалами, как это бывает в особняках и богатых частных домах. Бедное население ищет поэтому убежище в станциях подземной дороги, которые на самом деле представляют наиболее защищенное место во время воздушных налетов. «Обратите внимание, как мало здесь англичан», – добавил Харберг. Действительно, больше половины присутствующих были южане, преимущественно евреи, живущие в бедных кварталах Лондона. Голодные и переутомленные работой, они легче поддаются паническому настроению.

Многие из них оставались всю ночь на вокзале, несмотря на сигналы о миновании опасности. Пока мы осторожно пробирались между спящими и сидящими людьми, повсюду навстречу попадались бойскауты. Они стояли на перекрестках коридоров и указывали, как пройти к перронам, лифтам и лестницам. С начала войны, когда определился недостаток мужской рабочей силы, в Лондоне стали широко пользоваться бойскаутами. Перрон вокзала наполнялся все большим числом людей; но не было слышно грохота приближавшихся поездов. «Движение прекращено», – раздался возглас около меня, и его тотчас повторил свежий голос мальчика на другом конце перрона. «Теперь мы должны идти пешком или взять автомобиль, – сказал мой спутник, – станции настолько переполнены людьми, что пришлось приостановить движение поездов». Мы направились к лифту, но маленький бойскаут поспешил к нам навстречу предупредить, что лифты также не работают. Пришлось подыматься 200 ступеней по лестнице.

Около полуночи стали доноситься глухие раскаты выстрелов. Прожектора продолжали энергично скользить своими лучами по небу. Я расстался с Хагбергом и отправился один по направлению к дому. Около маленького сквера стоял полицейский – первая живая душа, попавшаяся мне по дороге. Стрельба замолкла, и я спросил его: не отменен ли сигнал о тревоге. «Тревога еще продолжается, – ответил он, – но, по-видимому, налет уже отражен, так как больше не стреляют». «Видели ли вы на небе отблеск горящего цеппелина?» – спросил он в свою очередь и начал вслед затем подробно рассказывать, как полчаса тому назад он вступил в дежурство, без двух минут в двенадцать, – он, де, никогда не опаздывает на смену, – и как в эту же самую минуту горящий цеппелин упал над северной частью Лондона. Перед тем он уже уловил что-то вроде шума пропеллера, а затем увидел освещенный лучом прожектора воздушный корабль, похожий на высеребренную сигару. Через мгновение цеппелин исчез, вероятно, в облаках, и тотчас же поднялась частая стрельба, как будто из тяжелого пулемета…

Устремив свой взор на север за исчезнувшим аэростатом, он взглянул на часы, но было так темно, что нельзя было различить циферблат, хотя его американские часы имели светящиеся стрелки. Эти проклятые янки надули ведь нас и с обещанием объявить войну немцам. «Я только что хотел подойти к фонарю, – продолжал блюститель порядка, – как небо вдруг сразу осветилось, и я смог заметить, что было 11 ч. 58 м.» В направлении севера появилось гигантское зарево, как от пожара; в середине его медленно опускался белый огненный меч, который залил таким ярким светом всю северную часть Лондона, что можно было различить на высоких крышах людей, они, очевидно, кричали «ура».

От серебряной сигары скоро не осталось и следа, но пламя стояло в воздухе или, вернее, все глубже опускалось, вот приблизительно таким способом (полицейский позабыл все свое достоинство и жестикулировал, как итальянец) по меньшей мере две или три минуты. Я побежал на полицейскую станцию, которая тут же вблизи Адмиралтейства, где мне сказали, что «цеп» упал в Голдерс-Грине. Вот как далеко он забрался. Ведь он был гораздо ближе ко мне, когда я за несколько минут перед тем услышал шум его моторов и мог свободно упасть несколько раньше, пожалуй, даже вот в этом парке… Место это было бы для него подходящее…

Рассказчик тут сразу изменил свой тон. «Не причинил ли, однако, этот злодей (blighter) вреда? Быть может, он произвел пожар. Сильное зарево было долго видно»…

Это был первый случай, что цеппелин действительно сбили, и он упал в черте Лондона. Газеты на следующий день были полны подробностями и бесчисленными показаниями очевидцев события. Но рассказ полицейского в его наивной свежести произвел на меня больше впечатления, чем все описания газет.

7-го октября мне передали приглашение явиться ко двору, где я был принят в аудиенции королем Георгом V. Король был очень милостив, расспрашивал подробно об Ютландском бое и поздравил меня с кавалером военного ордена Бани за участие в Ютландском бою и предыдущую деятельность на Гранд Флите.

В письме на имя главнокомандующего я поблагодарил его за честь и представление к ордену и немедленно получил ответное письмо от адмирала Джеллико, в котором, между прочим, была фраза: «Я искренно рад узнать, что его величество пожаловал вам крест ордена Бани. Эта почесть вполне заслужена, и она доставит истинное удовольствие всему флоту».

Я очень гордился этими словами, хотя, конечно, это была обычная любезность.

Командующий флотом писал мне в этом же письме, что его так же, как и Адмиралтейство, сильно беспокоит вопрос об охране северных морских путей. Адмирал заверял меня, что со своей стороны он сделает все возможное, чтобы обеспечить транспорт. Дело это, таким образом, попало в хорошие руки, и можно было быть уверенным, что результаты скоро скажутся. В таком духе я и отвечал на все тревожные запросы из Петербурга.

В первых числах ноября я уехал из Лондона в Инвергордон. Эскадра в это время находилась в Кромарти, ожидая со дня на день приказа о переходе в Скапа-Флоу. Те немногие офицеры, которым посчастливилось выписать своих жен в Инвергордон, рассказывали, что им приходится уплотниться, чтобы дать возможность устроиться и женам офицеров 2-й эскадры. Эти сидели, как выразился наш доктор, на ступенях пристани, с нетерпением поджидая своих мужей и негодуя на то, что наша эскадра задерживается в Кромарти.