Мне стало обидно за нашу музыку и, видя, что эти сыны природы совершенно не реагируют на нее, я решил угостить текинцев их собственной музыкой из только что записанных мною песен. И, сев за рояль, я сыграл им несколько мелодий.

Тут картина сразу изменилась. На лицах текинцев выразилось удивление и восторг. С радостными возгласами "Чау, чау!", они окружили меня и напряженно слушали.

И, таким образом, сделав уступку текинскому национализму, я добился того, что в конце концов мы остались довольны друг другом и, взаимно пожелав всего лучшего, мы простились с ними.

Не менее музыки и пения текинцы любят сказки.

И сказочник (часто странствующий дервиш) всегда находит в кибитке текинца радушный и почетный прием.

Любовь к сказкам, впрочем, свойственна всем народам Востока и особенно народам Туркестана, который с древних времен был ареной кровавых битв и разбойничьих набегов.

Да, кроме того, стихийные явления природы (землетрясения, сильные бури и т. п.) дают не мало пищи народной фантазии.

Героями текинских сказок являются большею частью аламаны (разбойники) и злые духи, мешающие и насмехающиеся над ними.

Хитрость и изворотливость -- качества, играющие большую роль в их сказках.

Как образец, приведу вам здесь пересказ одной из лучших текинских сказок, слышанной мною от одного старого асхабадского туземца.

Сказка о Ядур-Хане.

(Хане-ослике).

Славен и велик был великолепный Ядур-Хан! Он властвовал над Салорами, Текинцами и Огузами по всей долине Аму-Дарьи и по всему Мерву.

То, что я хочу вам рассказать, произошло тысячи лет тому назад, но Аллах ведает, что уста мои не лгут и чисты, как воды горного ручья Хорасена!

Прозвище "великолепного" Ядур-Хан получил после того, как возвратился из похода против соседнего племени Беджне.

Селение и аул Беджне он во славу Аллаха предал огню, жителей убил, женщин и девушек обесчестил и с награбленным добром гордо возвратился в родной Анау. И приближенные его сейчас же, при всем народе провозгласили Ядур-Хана "великолепным" (Юж-Гют).

Не только с врагами, но и с своими подданными Ядур-Хан был грозен и суров. У него, между прочим, была страсть ко всяким развлечениям и зрелищам, а главное его удовольствие состояло в рубке голов попадавшихся ему навстречу людей. Эта ханская привычка создала в стране массу недовольных, но все эти люди молчали по той простой причине, что у них уже не было головы. А те, которые еще носили на плечах свои головы, уж и этим были довольны и потому тоже молчали. Наконец, стоило жителям только не попадаться Хану навстречу -- и все обходилось по-хорошему. Оттого текинцы вылезали лишь по ночам из своих кибиток, когда знали, что "великолепный" Хан почивает сном праведным. И такая счастливая жизнь шла годы. Днем Хан в сопровождении двух молодцов-палачей из Фарсистана рыскал по Мерву и Анау, а ночью его верные текинцы выходили дышать ароматом степных цветов и радовались, что они еще живы.

Но верна текинская пословица: "И солнце когда-нибудь погаснет".

Все это кончилось чудесно и неожиданно!

В один прекрасный день, на базаре в Мерве появился таинственный дервиш, старый-престарый, и начал смущать добрых текинцев нехорошими словами. Он даже открыто порицал страсть Ядур-Хана к "развлечениям" и в своей дерзости дошел до того, что высказал предположение о том, что Аллах наделил текинцев головами не столько для развлечения Хана, сколько для их собственной надобности...

Услыхав от своих приближенных о такой неслыханной дерзости, Ядур-Хан задрожал справедливым гневом и приказал сейчас же представить старца пред свои грозные очи.

Телохранители Хана, тут же на базаре, немедля схватили дервиша и привели его связанного во дворец, где Хан, окруженный советниками и приближенными, встретил дерзкого преступника словами:

"Ты ли, собака, осмелился лаять на повелителя Мерва и Анау?

"Ты ли учил, бродяга, народ на базаре, что у них голова собственная?" и, обратясь к стоявшему поблизости главному сборщику податей Абдул-Гази, Хан спросил его:

"Скажи этой старой собаке, чья голова у тебя на плечах!" Побледневший сановник отвечал: "Голова, которую я, недостойный раб, временно осмеливаюсь носить -- твоя, великий Хан!"

"Ты слышал, презренный червь", закричал Хан на дервиша, "а сейчас я покажу тебе, чья у тебя самого голова на плечах!"

Хан хлопнул три раза в ладоши, и в дверях показались два дюжих палача-фарсистанца со сверкающими саблями в руках...

"Остановись, Ядур-Хан", спокойно сказал дервиш. "Одумайся!"

"Да будь я ослом, если есть здесь о чем думать!" воскликнул Хан.

И только успел он произнести эти слова, как совершилось удивительное чудо! (Аллах ведает, что я говорю правду!) Вместо Хана стоял маленький смирный ослик, а что касается дервиша, то он исчез, и слышен был только какой-то странный, постепенно удалявшийся хохот...

Советники, приближенные и палачи долго оставались в немом оцепенении, а ослик, шевеля своими длинными ушами, смирно стоял и тупыми глазами посматривал на изумленных и перетрусивших людей.