– Вопрос о мерах к ослаблению грозного роста русского революционного движения дошел даже до палаты лордов и вызвал чрезвычайно любопытные дебаты.

Значит, основная разница точки зрения обещающих с точкой зрения чающих, что одни считают, что нас Европа определяет, другие – что мы определяем Европу, одни это наше Рождество считают пустым, бесчеловечным, другие устраивают «Веселый бал» по случаю того, что рыжий таракан у нас скоро не будет называться прусским («пруссаки»), а у немцев – русским («Russen»).

«Воля Страны». Пятница, 5 января

Редакционное сообщение

2 января в 2 часа дня в помещение конторы и редакции вошел наряд вооруженных солдат, занявший все входы и выходы комнат и объявивший всех находящихся в этот момент лиц арестованными. «Предводитель» отряда очень молодой господин вошел в кабинет управляющего делами издательства М. К. Павловского и заявил, что будет производить «выемку бумаг».

На требование предъявить ордер, «комиссар» показал бумагу следующего содержания:

В первую голову он спросил, нет ли среди присутствующих редакторов, имена которых значатся в заголовке газет: Ек. Брешковской, Аргунова, В. Лебедева, Сталинского, Сорокина; когда этих товарищей не оказалось, был подвергнут личному обыску М. Н. Павловский, после чего ему было предложено вместе с управляющим конторой В. А. Смирновым отправиться под конвоем на Гороховую ул., 2.

М. Н. Павловский объяснил «комиссару», что в качестве управляющего делами он ответственен за имущество газеты, за бумаги и денежные суммы, находящиеся в помещении, и не уйдет из него до окончания обыска и подписания протокола. «Комиссар» после некоторого колебания согласился оставить М. Н. Павловского присутствовать при обыске «в качестве свидетеля»…

Между тем комнаты конторы стали наполняться народом. Приходили сотрудники, приходили служащие экспедиции и типографии, приходила посторонняя публика для подписки, объявления и т. д.

Всех пускали совершенно по-жандармски, но немедленно же подвергали задержанию.

Среди присутствующих находился член Учредительного собрания А. И. Гуковский, недавно выпущенный из Смольного.

Предъявив «комиссару» свои билет, он потребовал немедленного осведомления как лицо, пользующееся неприкосновенностью.

Растерявшийся комиссар начал убеждать А. И. отправиться с ним на Гороховую для «выяснения».

А. И. Гуковский ответил, что он привык ездить тогда, туда, куда он сам пожелает, а сейчас он желает выйти из этого помещения. «Комиссар», однако, отдал приказ солдатам не выпускать А. И., и на требование указать, на каком основании он так поступает, предъявил помещенный выше документ.

– Вы считаете подозрительным лицом члена Учредительного собрания?

– Нет, я не считаю вас лицом подозрительным, но я все-таки, я требую, я прошу вас следовать за мною.

– Значит, вы действуете вопреки ордеру, так как там говорится лишь «о подозрительных лицах».

– Нет, не вопреки ордеру… да и вообще. Вы отказываетесь ехать?

– Да, отказываюсь.

Полное молчание, растерянность. А. И. Гуковский уходит, надевает шубу и садится спокойно в углу.

Между тем управляющий требует освобождения служащих конторы, бухгалтера, барышень и т. д.

Начинается сортировка. Всех служащих и посторонних, не оказавшихся «подозрительными», отводят в особое помещение. «Подозрительных» обыскивают, принимают бумаги и затем по 4–5 человек увозят на автомобиле на Гороховую, 2.

В числе «подозрительных» оказался писатель М. М. Пришвин.

– Ваша фамилия?

– Писатель Пришвин.

– Как?

– Пришвин, если бы вы были грамотным человеком, вы бы знали мое имя.

– Вы, товарищ, пишете в «Воле Народа»?

– Я вам, сударь, не товарищ. Люди, производящие такие безобразия, чинящие насилия, не могут быть моими товарищами…

Взволнованный М. М. долго и горячо спорит с комиссаром и солдатами. Ни за что не хочет расстаться с портфелем рукописей, среди которых имеются рассказы Ремизова и др., требует опечатания портфеля.